Ни стыда, ни совести [сборник] - [13]

Я вытер лицо рукавом.

— Настя, я все помню. Я тебе этого… никогда не прощу. И здесь — даже здесь — я не нуждаюсь в сострадании, ясно? Ты пришла помочь мне или себе? Не молчи, отвечай!

— Тебе.

Она взглянула мне в глаза. По щекам ее катились слезы. О да, слезы — это наше семейное.

— Я тебе не верю.

— Игорь, тебе нужно встретиться… с одним человеком.

— Зачем еще?

— Он обещал… помочь.

— Я тут только и делаю, что встречаюсь. То с одним, то с другим. И все желают мне добра. И все помогают.

— Игорь, я прошу тебя…

— Кто он такой?

— Журналист.

— Ты в своем уме?

— Игорь, — она подалась ко мне, заговорила быстро, сбивчиво, — Игорь, это единственная возможность… гарантия… Он говорил, пока к тебе приковано внимание, отец этой… твоей жены тебя не достанет. У него… этого человека, есть предложение, он объяснит при встрече. Он попросил меня походатайствовать и…

— А тебе они тоже что-то предложили? Не бескорыстно же…

— Игорь…

Мне было плохо. Мне было так больно, как не было с момента, когда я потерял ее. Я даже не имел сил встать и уйти.

— Хорошо, я встречусь с ним.

Я опустил голову, отвернулся. Пусть она мне сестра, но я не мог позволить ей видеть, как я плачу.

Она продолжала говорить что-то, но я не слушал. В трубке прозвучал зуммер. Тюремщик тронул меня за плечо:

— Агишев, на выход…

Только в камере я дал себе волю. Бросился на лежак и разрыдался. Меньше всего я хотел, чтобы кто-то сейчас посетил меня, будь это друг или враг, адвокат или следователь. Я хотел остаться один.

Но явился тот, кого я меньше всего ждал.

Когда я увидел его в дверях своей камеры, в той же грубой робе, рубашке с грязным воротом, когда увидел его прищуренные, с восточным разрезом глаза, его загорелые, натруженные крестьянские руки — ни дать ни взять, сельский гастарбайтер, — когда я увидел его и он сделал мне короткий знак: молчи, я подумал, что схожу с ума.

2

«Кто ты?»

Он не отвечал.

«Что с ней?»

Он смотрел на меня так же внимательно, без выражения и молчал.

«Почему я?»

Возможно, этот вопрос и был правильным. Он скрестил на груди руки и прищурился. Сразу же вслед за этим дверь за его спиной расплылась, превратилась в подобие киноэкрана, где замелькали какие-то кадры. Я не поверил своим глазам: это были кадры моей жизни! Раннего детства, школьных лет. Вот рыбалка на Бугае, игра в «слона» во дворе с ребятами, первый поцелуй с одноклассницей… Кадры сменялись быстро, и я не успевал зафиксировать их в сознании. Это был визуальный эквивалент моей памяти — как будто кто-то решил показать мне фильм обо мне же. Вот дом, родители. Папироса в руках отца и печальное лицо матери. И Настя. Ее отъезд, а затем мой. Гараж, Васильич с Аней. И потом — интерфейс сайта: название статей, тексты и комментарии… И она.

Сколько это длилось? Мне показалось — миг. Настолько я был заворожен происходящим. Последним кадром была авария. Затем все исчезло. Дверь за спиной попутчика вернула свои очертания, и он, выждав некоторое время, словно пытаясь что-то мне внушить, вышел в нее, вышел, как обычный человек.

Меня запоздало настиг страх. Я забился на лежак, не спуская глаз с двери. Но Дервиш не вернулся.

Ближе к утру я все же заснул; и сон, который мне приснился, был, по сути, продолжением визита попутчика — я снова видел своих: Урмана и Васильича, сестру, и вроде я был дома. И за компьютером, и высказывался в очередной раз по какой-то наболевшей (на мой взгляд) проблеме. Во сне была также мама, которая сидела за столом на даче, и курила (чего не могло быть в действительности), и смотрела на меня так же внимательно, как попутчик, были машины, взлетающие над проезжей частью и не разбивающиеся, и была она.

Проснувшись, я долго пытался понять, чем был визит Дервиша, сном или явью? Что-то подсказывало мне: это не видение. Больше того, возможно, ничего реальнее — со времени аварии — со мной не случалось. Но что все это могло значить? У меня было смутное подозрение, что это было какое-то послание, какой-то message. Очевидно, разгадку моей истории следовало искать в прошлом…

Рекомендованный сестрой газетчик появился в тот же день. Это был относительно молодой, моего возраста тип, одетый крайне небрежно — джинсы, куртка — и нагловато улыбающийся.

— Так вот вы какой, — сказал он, едва войдя.

Я не ответил. Настороженность здесь уже стала моей второй натурой.

— А к вам, Игорь, не пробьешься. Вы даже не представляете, сколько препятствий мне пришлось преодолеть, чтобы добиться этого свидания. И ходатайство родственников, и разрешение прокурора, и то, и се… — Он уселся рядом со мной, закинув ногу на ногу. Я встал. — Ну, здравствуйте.

— Чего вы от меня хотите? — Я пообещал ей, что встречусь с ним, но не обещал быть вежливым.

— Вначале познакомимся. Моя фамилия Вакуленко. Евгений Вакуленко. Я сотрудник газеты «Жизнь». Слышали, наверное, расследование смерти Евдокимова? Или откровения «смотрящего по России» Варяга? Или, на крайний случай, историю девочки-зомби? Все это мои проекты.

Самое удивительное — он говорил серьезно. И говорил так, будто я не имел права не знать, о чем речь.

— Я всего это не видел и не читал, извините. Нельзя ли поближе к делу?