Ни страха, ни надежды - [11]

Однажды в местном кафе во время ужина за соседним столиком оказалась одна дама. Возрастом за пятьдесят, не слишком аристократического вида, но интересная. С ней было трое мужчин, двое старше, один моложе ее. В десять вечера военный патруль предложил гражданским лицам покинуть заведение, офицерам разрешалось оставаться до одиннадцати. Один из пожилых мужчин за соседним столиком заметил мне с улыбкой, что очень тяжело быть гражданским. Я дал ему понять, что он может оставаться здесь дольше, и это явилось как бы сигналом для остальных, потому что вскоре все они уже сидели за столом захватчиков и предлагали выпить с ними по стаканчику вина. До полуночи разговор крутился вокруг политики. Этот господин был врачом-рентгенологом, второй пожилой мужчина – муж той дамы – оказался торговцем и говорил мало. Молодой человек владел дамской парикмахерской, и на нем лежала забота о прическе мадам.

Когда в суматохе бесконечной переброски войск меня занесло в другие места, началась более спокойная жизнь. И все-таки мне жаль было оставлять управление департаментом, где приходилось заниматься всеми сферами его жизни и вести дела более или менее самостоятельно.

В Ланьоне моя бригада заняла обширный участок для обороны побережья. Сам Ланьон оказался небольшим симпатичным городком. Личный состав штаба превосходно разместился в больнице, а командный состав устроился в безупречном маленьком отеле. Из моего окна открывался вид на реку и большое здание монастыря, построенное из серого камня, так характерного для этой части страны. На берегу реки сидели, греясь на солнышке, несколько старушек в кудельках. Когда я попытался заговорить с одной из них, она в первую очередь пожелала узнать, англичанин я или немец, и, получив ответ, стала печальной и неразговорчивой.

Когда, будучи проездом в Сен-Мало, я навестил своего старого друга Икс, владельца «Отель-де-ла-Мер», он не скрывал своей радости. Они с женой расспрашивали меня о П. и просили передать ей самые теплые пожелания. Естественно, был заказан омар. Пока штабные офицеры пили аперитив в небольшом городском кафе, я представлял себе, как месье Пие носится по Сен-Мало в поисках самого большого омара. Перед обедом в отеле, до того как мы поднялись по узкой лестнице в столовую на второй этаж, снова были приветствия. Хозяйка сама приготовила обед и, когда он был завершен, вошла в комнату. Кратко приказав служанке выйти, она объявила, что сейчас будет откупорена бутылка шампанского.

Кроме хозяина и хозяйки, там присутствовала ее девяностолетняя бабушка. И уже не в первый раз эта старуха рассказывала историю о том, как в 1870 году во время прусской оккупации умер ее первенец. Теперь она, видимо, тоже скоро умрет. Она находила нас «очаровательными» и посылала воздушные поцелуи. Ее беспокоило только, что «мы могли убить ее детей». Месье был более просвещенным. Он хорошо знал Германию и весь вечер провел в разговорах о политике. Мадам, уже поседевшая, была в белом фартуке. Бледность ее лица подчеркивала ярко-красная помада на губах. Она все еще выглядела привлекательной, у нее были очень маленькие руки и ноги. Вела она себя свободно, как гранд-дама, и была полна очарования. Ее волновало, что губную помаду могут запретить, а это положит конец ее легкому кокетству, ради которого и стоило жить.

Политические разговоры этих буржуа (в отличие от представителей высших слоев общества) почти всегда содержали что-нибудь в таком роде:

– Теперь вы снова взяли верх, как мы в 1918 году. Сначала побеждаем, потом проигрываем – в этом наша самая большая беда. Вы трудились, а мы бездельничали. У вас было эффективно действующее правительство, а наше – ничтожество. Главный преступник – это тряпка Даладье, который все шесть лет, пока был военным министром, пренебрегал нашим вооружением, его надо расстрелять. Как всегда, за все расплачивается маленький человек, а большие шишки избегают наказания.

– Эта война была не настоящая. Увидев, что англичане бросили нас в беде, и обнаружив, что мы не имеем ничего равного вашим техническим средствам – вашим пикирующим бомбардировщикам и танкам, мы втайне уже настроились на капитуляцию. С этого момента эта война стала войной без полей сражений, без огневых позиций, без атак пехоты и длящихся целыми днями боев. Как убедились наши беженцы, там не осталось ничего, кроме разрушенных городов и верениц разбитых и сожженных вагонов. А между ними мирная и невредимая сельская местность, по которой вы могли часами напролет гнать свои машины. Для нас это оказалось дорогостоящим поражением, а для вас – полной победой без особых затрат.

– Нам интересно узнать, что на самом деле представляет собой национал-социализм. Мы знаем только то, что он сделал вашу экономику чрезвычайно эффективной и успешной. И все-таки никто не может объяснить нам его политическую программу.

– Здесь среди разного рода мелюзги вы не столкнетесь с сильной враждебностью. Но не обманывайтесь на этот счет. Буржуа, в прошлом правящие во Франции, всегда будут настроены к вам враждебно, поскольку ваш режим нанес неизлечимые раны тем слоям общества, с которыми они связаны, – евреям, франкмасонам и католической церкви.