Ни слова о любви - [8]

— Это бессмысленно. И скучно, — заявила она остолбеневшим родителям, после чего сообщила, что единственным направлением, на которое она, так и быть, может поступить, является нововведенная в университете специальность под названием «мультикультурализм и цивилизационные трансгрессии».

— Что-что? — вырвалось у Анджея, обычно весьма сдержанного в комментариях по поводу идей дочери.

— Загляни в словарь, если не понимаешь, — со снисходительной улыбкой ответила Ружа.

Сабине и поныне не удалось узнать, что же именно изучали студенты данного направления. Несмотря на это, она регулярно оплачивала счета за интеллектуальное развитие дочери— избранная Ружей специальность была платной, и, возможно, именно поэтому вступительные экзамены сдавать не требовалось.

С книжной полки Ружи исчезла серия о вампирах. «Дешевка для идиотов», — заявила она, скривившись, и Сабина лишь в последний момент спасла зачитанные до дыр книжки от мусорного ведра (и вовсе не из сентиментальных соображений: писательница как раз задумывалась, не удастся ли перенести тренд с элементами фэнтези, так успешно эксплуатируемый ее американской коллегой, на почву польского свадебного романа, — впрочем, от этой идеи она, к своему счастью, вскоре отказалась). Тем временем вместо «дешевки для идиотов» в комнате Ружи появились выисканные в антикварных лавках и на «Аллегро» старые издания «Болезни как метафоры» Сьюзен Зонтаг и «Второй пол» Симоны де Бовуар, а также более новые позиции, как то: «Революция у ворот» Славоя Жижека и «Пансионат памяти» Тони Джадта. Сабина искренне сомневалась в том, что Ружа прочитала хоть одну из этих книг, тем не менее девушка ежедневно клала в сумку какую-то из них, дабы после занятий посидеть у окна в модной в альтернативных кругах кафешке клубного типа и — с книгой в одной руке и кофе в экологичном картонном стаканчике в другой — выглядеть подлинной интеллектуалкой. Новые литературные увлечения Ружи включали также и творчество нескольких польских писателей — разумеется, тех, которые находились на противоположном от Сабины полюсе.

— О чем это? — с невинным видом спросила у дочери в одно прекрасное утро создательница саги об Амелии Крук, указывая на лежащий у тарелки с завтраком (органические хлопья) роман некой Магдалены Телешко, нового кумира девушки. Название романа звучало более чем загадочно: «Пережидая лазурь».

Ружа окинула мать самым высокомерным взглядом, на какой только была способна.

— Ты все равно не поймешь. Это тебе не свадебная укладка волос и не сведение смысла жизни к поиску второй половинки.

Собственно, это во взрослении Ружи и было самым несносным: с тех пор, как в ней начали происходить перемены, главной мишенью своего бунта она избрала именно мать. Если вне дома Сабина воспринималась как обожаемый тысячами читательниц автор, «человек успеха», то собственная дочь считала ее ослепленной деньгами карьеристкой, которая совершенно не заслуживает всех этих восторгов, поскольку занимается одурачиванием и без того безмозглой черни.

— Так, может, ты мне объяснишь? Как ребенку. Вдруг что-то да раскумекаю… — Сабина старалась не терять терпения.

Ружа невозмутимо покачала головой.

— Оставь это, Сабина. Не трать моего и своего времени.

— То есть ты и сама понятия не имеешь, о чем она пишет? — не сдержалась мать. Она уже пролистала эту книгу тайком от Ружи и пришла к выводу, что это практически лишенный диалогов поток сознания, воплощенный специфическим, заумным, в значительной степени выдуманным самой писательницей языком.

На такое оскорбление дочь не нашла нужным отвечать. Захлопнув книгу, она шумно отодвинула стул, вскочила и вышла из кухни, задрав нос до потолка.

Сабина очень часто размышляла, где же она допустила ошибку. Может быть, что-то проглядела? В детстве Ружа не создавала проблем, была сообразительной, быстро приобретала навыки самостоятельности. Возможно, именно это усыпило материнскую бдительность. Вероятно, следовало посвящать дочери больше внимания, более пристально наблюдать, не мучит ли, не беспокоит ли ее что-то. Неужели она, Сабина, поглощенная своими бестселлерами, пропустила предостерегающие знаки? Нет, она не припоминала ничего эдакого… Но важнее всего был ответ на вопрос: есть ли еще шанс все исправить, не потерять дочь окончательно?

Но пока пришлось отодвинуть эти невеселые мысли в сторону: ее телефон вот уже четверть часа трезвонил без устали. Сабина была почти уверена, что знает, кто же это так нетерпеливо домогается ее внимания.

— Люцина? Извини, что не взяла трубку раньше, я была на встрече. — Она не собиралась посвящать собеседницу в свои домашние неприятности. — Буду у тебя через пятнадцать минут. Что? На площади? — Сабина скривилась. — А в офисе нельзя? — Какое-то время она, недовольно закатывая глаза, слушала голос своего агента. — Ладно, раз ты ничего не ела, не буду же я заставлять тебя голодать. Только займи столик где-нибудь в уголке.

* * *

Припарковать машину у Площади Спасителя в это время суток было примерно так же просто, как оградить некогда стоявшую здесь знаменитую Радугу[2] от фанатов во время Марша Независимости, то есть почти невозможно. Сабина вот уже четвертый раз объезжала площадь, выискивая клочок свободного места. С каждым преодолеваемым метром ее раздражение росло.