Ни пенсом больше, ни пенсом меньше - [14]

— Ну и как, успешно? — поинтересовался Жан-Пьер с напускным простодушием.

— Только между нами, но могу открыть, что мы довольно оптимистично смотрим в будущее. Ни для кого не секрет, что за последние несколько недель цена на наши акции поднялась с двух до четырех фунтов, но никто ещё не знает истинной причины этого подъёма.

— А если бедный торговец картинами вроде меня вложит средства в эту компанию — это выгодно? — спросил Жан-Пьер.

— «Выгодно?» Отвечу вам так: в понедельник я сам вкладываю три оставшиеся тысячи в акции нашей компании! — с энтузиазмом воскликнул Дэвид. — А это все, чем я располагаю, естественно после приобретения «Венеры». Очень скоро мы сделаем важное заявление.

Глаза Жан-Пьера заблестели. Для проницательного француза такого намёка было более чем достаточно, и он перевёл разговор на другую тему.

— Берни, когда будет объявлено об открытии месторождения?

— Скорее всего в начале будущей недели. Возникли некоторые проблемы, но ничего серьёзного.

Это заверение несколько успокоило Дэвида. Сегодня утром он и сам купил на оставшиеся от премии 3000 долларов 500 акций. Как и другие, Дэвид надеялся на быструю прибыль.

— Соедините меня с Фрэнком Уоттсом. Привет, это Жан-Пьер Ламанн.

— Привет, Жан-Пьер. Чем могу помочь?

— Хочу купить 25 000 акций «Проспекта ойл».

— Никогда не слышал о такой компании. Подожди минутку… Ага, новая компания, весьма скромный капитал. Рискуешь, Жан-Пьер. Я бы не стал покупать.

— Все нормально, Фрэнк. Мне ненадолго. Я подержу акции всего две-три недели, потом можно продать. Когда начался операционный период на бирже[12]?

— Вчера.

— Отлично. Купи акции сегодня утром, а продашь перед окончанием периода или даже раньше. На следующей неделе я ожидаю одно заявление, поэтому, как только акции поднимутся в цене до пяти фунтов, можно продавать. И не жадничай. Оформи сделку на мою компанию, — не хочу, чтобы она была связана с моим именем, — вдруг подведу моего инсайдера.

— Как скажете, сэр. Значит, покупаю 25 000 акций «Проспекта ойл» по рыночной цене и продаю в последний расчётный день или раньше, если получу соответствующее указание.

— Все правильно. Следующую неделю я собираюсь провести в Париже — надо посмотреть картины. Поэтому, как только акции вырастут больше пяти фунтов, продавай их без колебаний.

— Хорошо, Жан-Пьер. Желаю удачной поездки.

Зазвонил красный телефон.

— Фрэнк Уоттс хочет купить значительную партию акций. Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Понятия не имею, Харви. Наверное, это опять Кеслер. Поговорить с ним?

— Не надо. Ничего не говори. Я выбросил на рынок ещё 20 000 акций по 3 фунта 90 пенсов. Пусть Кеслер приведёт ещё одного крупного инвестора, и я выйду из игры. Подготовь наш план на последние семь дней этого операционного периода на Лондонской фондовой бирже.

— Хорошо, босс. А ты в курсе, что есть люди, покупающие акции и в небольших количествах?

— Естественно. И раньше так было, люди рассказывают своим друзьям, что напали на золотую жилу. Только Кеслеру ничего не говори.

— Знаете, Дэвид, — сказал Ричард Эллиот, — вы очень много трудитесь. Отдохните. Скоро, когда мы сделаем заявление, у нас будет по-настоящему много работы.

— Да я уже догадался, — ответил Дэвид. — Работа вошла у меня в привычку.

— Так расслабьтесь, и давайте сегодня посидим, например, в «Аннабель»?

Польщённый приглашением в самый изысканный клуб Лондона, Дэвид с готовностью согласился.

Взятый напрокат старенький «форд-кортина» Дэвида выглядел неуместно на Беркли-сквер среди припаркованных в два ряда «роллс-ройсов» и «мерседесов». Дэвид спустился по железной лестнице в подвал, где, по всей вероятности, располагались комнаты для слуг этого богатого дома. Теперь здесь устроили шикарный клуб с рестораном, танцевальным залом и маленьким уютным баром, стены которого украшали старинные гравюры и картины. Главный зал, тесно уставленный маленькими столиками, большинство из которых уже заняли, утопал в полумраке. Интерьер в стиле эпохи регентстваp[13] выглядел несколько экстравагантно. Марку Берли, владельцу клуба, всего за десять лет удалось превратить «Аннабель» в один из самых популярных клубов Лондона, где список желающих в будущем стать его членами превысил тысячу человек. В дальнем углу переполненного танцевального зала, где не разместились бы два «кадиллака», играл джаз. Пары танцевали, тесно прижавшись друг к другу: просто у них не было другого выбора. Дэвид с некоторым удивлением отметил, что большинство девушек в руках танцующих мужчин было лет на двадцать моложе своих партнёров. Старший официант Луи провёл Дэвида к столику Ричарда Эллиота, догадавшись по тому, как тот во все глаза глядел на знаменитостей, что это его первое посещение клуба. «Ничего, — подумал Дэвид, — когда-нибудь они так же будут глазеть на меня».

После весьма приличного обеда Ричард Эллиот и его жена присоединились к толпе на танцплощадке, а Дэвид прошёл к маленькому бару, окружённому удобными красными диванчиками, и завязал разговор с человеком, который представился как Джеймс Бригсли. Если Бригсли и не воспринимал весь мир как таковой театром, то уж «Аннабель» он точно считал сценой. Высокий блондин аристократической наружности, с насмешливыми искорками в глазах, явно чувствовал себя здесь непринуждённо со всеми. Дэвиду понравилась его уверенная манера держаться, чего так не хватало ему самому и чему вряд ли он когда-нибудь научится. Голос Бригсли, даже для неискушённого слуха Дэвида, звучал как голос человека из высшего света.