Ни дня без мысли - [43]

Между страной и государством идет постоянная борьба, вроде перетягивания каната. Стране нужно больше свободы, государству больше власти. Президент посередке: его задача так регулировать эту борьбу, чтобы никто не побеждал. Победит государство — гангрена и всеобщая нищета. Победит страна — анархия. В любом случае должность президента станет шаткой, декоративной, а то и вообще ненужной.

Сегодня перетягивает государство, чиновники растут в количестве, и они все влиятельней. Они мощно давят на президента, требуя все больше прав, власти и собственности, и давление это почти ничем не уравновешивается. Страна не давит! В очень редких случаях она хоть как-то реагирует на чиновничий нахрап. Скажем, после разумной по сути, но не подготовленной и толком не объясненной монетизации льгот вышли на улицы пенсионеры — аппарат почти сразу отступил, он прекрасно понимает опасность даже малых потрясений. И опять все тихо, до очередной глупости начальства. А президенту что прикажете делать? Он просто по должности обязан быть в центре, как киль под днищем корабля — стоит киль сместить, и при первой волне судно опрокинется. Однако при сильном давлении главе государства в центре не удержаться — придется смещаться, пока корабль…

Впрочем, не будем пессимистами.

Это лишь кажется, что аппарат всесилен и непобедим. К счастью, у него есть слабое место — своя пятка, не закаленная огнем.

Как ни странно, чиновный мир держится прежде всего на слове. На том, что за многие годы монархии и диктатуры «государство» стало восприниматься нами абсолютным синонимом страны, родины, народа. И главное, что сегодня необходимо — исключить из активного словаря этот термин с предельно извращенным содержанием. Заменим слово «государство» словом «аппарат», и все станет просто и ясно. Ясно, что налоги мы платим чиновникам, и, значит, имеем право с них спросить за все до копеечки траты, ясно, что они должны сообща владеть только минимумом собственности, вроде почты и телеграфа, ясно, что их место не над обществом, а под ним, ясно, что контролировать прессу чиновнику должно быть категорически запрещено, как вору запрещено контролировать судью.

Тогда и президенту станет легче служить стране, и киль вернется на свое срединное место, и корабль, будем надеяться, не опрокинется.

ГОРИЗОНТАЛЬ ВЕРТИКАЛИ

Как мы представляем себе вертикаль власти? Большинству она видится в форме пирамиды. На самом верху, в высшей точке — президент. Чуть ниже — премьер, глава Администрации, спикеры обеих палат, председатель Верховного суда. Еще ниже — министры, губернаторы, депутаты. И так далее, вплоть до лихого гаишника, который на хлебном перекрестке не без выгоды для себя машет полосатой палкой. Все они вместе и есть наша власть.

Но в этой конструкции есть существенная неточность. И касается она самой верхушки пирамиды.

Дело в том, что президент любой страны, даже самый умный и работящий, все равно человек. И голова у него одна. И память не бездонна. И видит он только то, что видит. И все чиновники, просто во имя самосохранения, время от времени вешают ему на уши лапшу. И, за совесть или за страх выполняя его указания, постоянно думают о собственных интересах. А поскольку от решений главы государства зависит слишком многое, он нуждается хоть в нескольких очень надежных и временем проверенных людях, способных и рассказать, и подсказать, и поправить. Это вовсе не обязательно советники. Это — советчики.

Такие приближенные, порой занимающие высокие должности, порой не занимающие никаких должностей, есть практически у всех правителей. Это могут быть и друзья детства, и члены семьи, и однокурсники, и земляки, и учителя, и соратники по прежней деятельности.

У Ивана Грозного в начале царствования существовал ближний круг, в который входили люди очень даже не глупые. Потом самолюбивый властитель от них избавился, советчиков заменил холуями, и уже никто не посмел сказать царю, что у него едет крыша. В результате после смерти Иван оставил наследникам разоренную страну и долгую смуту. У великого Петра в роли ближнего круга выступали Лефорт, Меншиков и еще несколько лично близких людей. У Екатерины Второй — Потемкин, Дашкова, какое-то время Державин, какое-то время сменявшие друг друга любовники. Николай Второй, разбиравшийся в людях не лучше, чем в политике, ориентировался на мнения жены, Распутина и не самых толковых родственников, в результате чего в конце концов потерял и трон, и Россию, и жизнь.

Фавориты существовали при всех генсеках и президентах. Граждан, надо сказать, изрядно раздражало, что зять Хрущева Алексей Аджубей стал чуть ли не вторым человеком в государстве, что Брежнев тащил за собой абсолютно серых земляков и коллег по застолью, что Горбачев постоянно советовался с женой, что Ельцин поднял к вершинам власти личного охранника.

Слово «фаворит» имеет в России явно негативный оттенок, само наличие фаворитов близ власти вызывает общее ворчание, а порой и открытое осуждение. Но будем справедливы: есть ли у человека на высшем государственном посту реальная возможность получать достоверную информацию и выслушивать независимые суждения, если он не будет регулярно общаться с теми, кому может безоговорочно доверять? Не случайно, кстати, скромный мэр районного городка может вознестись аж до президентского кресла, но зам, помощник, секретарша и даже шофер останутся с ним до последнего рабочего дня.