НГ (Не Говори) - [54]

Придя домой, Младен обнаружил меня сидящей в кабинете среди улик, которые тщательно скрывал. Он остолбенел. Я подняла на него заплаканные глаза и спросила: «За что?». Он молчал. «Мы же прожили столько лет вместе. Неужели я это заслужила? Если да, то скажи чем?».

Выдержав паузу, он надменно произнес слова, которые врезались в мою память навечно: «А как ты хотела? Ты же даже не женщина. Ты никогда не сможешь родить мне детей».

Не знаю, откуда взялись силы… Я схватила со стола пресс-папье и со всего размаху ударила им Младена, угодив прямо в висок. Он упал.

Я, было, бросилась вызвать «скорую», но потом просто легла рядом, слушая, как он делает последний вдох…

Вновь воцарилась тишина. По лицу девушки было видно, что она бы сейчас заплакала, если бы могла…

– Давайте поблагодарим Морену за то, что она поделилась с нами своей историей.

– Спасибо, Морена.

Сложно поверить, что мы единственные, должные быть здесь. Возможно, наше место не уникально. И те другие так же раз за разом слушают свои истории, приведшие их туда. Или им уготовлена иная учесть? Остается только гадать. Здесь у каждого она лишь одна. Порой задумываешься о том, что есть места, где находятся те, у кого их много или у кого они куда страшнее наших… Что происходит там? Возможно ли, что их обитель походит на те описания, что люди передают из уст в уста и читают в книжках? Наверное, каждый из нас задается этим вопросом, ведь все мы со временем понимаем, куда попали…

– А теперь как насчет тебя, Мош?

Задумчивый старец оглядел нас, прежде чем начать свой рассказ.

По тому, как выглядят собравшиеся, сложно понять, как давно они здесь появились. Ты можешь знать это только о тех, кто пришел после тебя. Или уловив в рассказе знакомые общеизвестные факты и сопоставив с их историческим отрезком.

Время здесь не имеет значения, вместе с тем являясь страшным недугом в нашей обители. Нет минут, часов, дней, лет… Это все бесконечность, точку отсчета которой ты не забудешь никогда. Порой кто-то из нас просто исчезает. Как и почему это происходит не известно. Возможно, откройся нам эта тайна, здесь не осталось бы ни единой души.

Хотя никто и понятия не имеет лучше им там или хуже, если такое, конечно, возможно…

Все же, путем раздумий кое-кто находил способ выбраться от сюда, но лишь знаний было недостаточно. Порой, они только мешали, рисуя цель, но тем самым и отдаляя реализацию намеченного…

Я родился в бедной семье. Ходил в сельскую школу, но даже на фоне не приученных к роскоши детей казался оборванцем. Единственной мечтой с самого детства стало желание разбогатеть. Я делал все, чтобы добиться своей цели. И, в конце концов, мне удалось преуспеть. Став не последним человеком, я жил припеваючи в Варшаве, пока родители продолжали свою сельскую бессмысленную жизнь.

Как-то летом тридцать шестого они объявились в моем доме, сказав, что их халупа погорела, и им некуда прибиться. Я не был преисполнен желанием их пристраивать у себя, но жена настояла. Они стали жить у нас, доставляя много хлопот. Гувернантка вполне справлялась с воспитанием детей, которые не нуждались в нравоучениях стариков, бывших не способными даже своему сыну дать счастливое детство. Мне было неприятно видеть их ежедневным напоминанием того, откуда я пришел. Да, я стыдился их… Когда к нам приходили гости, я старался спровадить стариков куда-нибудь, чтобы не позориться перед знакомыми.

Они мне были совершенно чужими людьми, и, если бы не жена, считавшая святой обязанностью каждого печься о своих родных, я бы нашел способ от них избавиться.

Вскоре волнения, царившие в мире, настигли и мою семью. Я стал заботиться о сохранности своих капиталов, что отчасти у меня успешно получалось. Когда можно было оставить лишь по две тысячи золотых, я усмехнулся, сказав, что и того не имею. Все было готово, чтобы улизнуть из Польши мне с женой и детьми, но компаньон предал наш план, скрывшись в Штатах без возможности в тот момент быть найденным.

Мы были вынуждены быть помещенными в гетто. Но сдаваться я не собирался. Я задался целью спасти свою семью и, отыскав предателя, вернуть все, что по праву было моим.

Я с ужасом смотрел на мучения моих родных, вынужденных терпеть лишения, не виданные ими доселе. Ярость и гнев у меня вызывали попытки Беулы поделиться со стариками куском хлеба, которого ни ей самой ни детям и так не хватало. Раскрыв ей свой план побега, я увидел ее удивленное лицо, когда она услышала, что спасение грозит только нам с ней и сыну с дочерью, что мои родители останутся там. Она отказалась покидать Варшаву без них. Я уверил, что сделаю все возможное, чтобы мы все могли спастись.

План удался только к концу сорок второго, когда большая часть «местного населения» канула в лету. Мой давний знакомый Амит сотворил невозможное за крупную мзду, обещанную ему мной после восстановления капиталов возвратом украденного. Ночная Варшава, оккупированная фашистами, внушала неподдельный ужас. Амит, имевший связи и с той и с другой стороны, смог вывести нас из гетто, подкупив пару фрицев, занесших нас в список мертвых. Беула удивленно смотрела на меня, когда поняла, что родителей рядом нет. Я опередил ее вопрос, сказав, что места хватит только на нас четверых, и, если она готова подвергнуть жизнь детей опасности ради стариков, которые и так скоро завершат свой век, то может оставаться с ними, ожидать смерти. Она сдалась, но, знаю, винила себя всю оставшуюся жизнь за подобную слабость...