НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 26 - [12]

— Тогда выпьем за здоровье Молли.

Парень залпом осушил предложенный бокал шампанского и Удовлетворенно крякнул. Но вдруг глаза его расширились, нижняя челюсть отвисло, и он застыл с гримасой тупого удивления на лице.

— А теперь слушай меня. — Гур резко повернул парня к себе за плечи. — Молли не просто хорошая девочка. Она самая лучшая, Она для тебя единственная. Тебе нравится в ней все — как она говорит, двигается, смеется…

— Гы-ы-ы! — Это смеялась Молли. Звук был довольно противным. Зал весело оживился.

— Нет ничего прекраснее ее смеха, — упрямо повторил гипнотизер. — Ее голоса, ее ласк. Жизнь без Молли пуста и скучна. Сейчас ты уйдешь, а Молли останется с нами. Ты ее больше не увидишь. Никогда. Ты вернешься в свою квартиру, где каждая вещь будет напоминать о ней. Молли, Молли! Ты можешь сбежать из дому, привести другую женщину, сотни женщин, но ни одна не заменит тебе Молли. Ты понял? Ни одна.

Гур оттолкнул парня. Он тяжело дышал, фиолетовые пряди парика прилипли ко лбу. Видимо, этот странный монолог стоил ему немало энергии. Любопытно. Но еще любопытнее было поведение парня. Похоже, что сказанная Гуром нелепица возымела свое действие. Парень болезненно озирался, кривился, будто превозмогал желание чихнуть, руки его болтались подрубленными ветками. И вот все его тело напряглось, уставившись на свою блондинку, он направился к ней. Но Гур загородил дорогу:

— Э, нет, так не годится. Ты же нам ее уступил, приятель. Девочка теперь наша. Верно?

Зал одобрительно загудел.

— Молли наша! Сюда, Молли! К нам, Молли!

Блондинка продолжала что-то мурлыкать. Парень рванулся к ней, но чьи-то руки утащили ее от арены за барьер, подняли, передали по конвейеру в другие, в третьи, увлекая в глубь амфитеатра. Толпа сомкнулась.

— Молли!

Это был даже не крик, а рев. Исступленный рев обезумевшего зверя. Парень метался вдоль арены по кругу. Сила, с которой он врезался в толпу, стараясь пробиться к своей блондинке, казалась невероятной. Но толпа, разумеется, была сильнее, он отскакивал от нее, как мяч от стены, и вновь с воем кидался обратно.

Зал веселился вовсю.

Наконец парень в изнеможении рухнул на пол и затих. Робот-служитель поднял его и отнес в кресло. Вскоре оттуда донесся равномерный храп.

— Он проснется через 15 минут, — объявил Гур, — кто следующей?

На арену выскочил маленький вертлявый человечек со смутным лицом и темными курчавыми волосами.

— Я вас знаю, — сказал Гур. — Вы художник. Я был на вашей выставке.

Человек покачал головой.

— Это было давно. Теперь я жокей.

— Почему? Вы же писали отличные картины.

Человечек снова покачал головой. Он напоминал механическую игрушку.

— Плохие картины. Они не нравились комиссии. Мне дали испытательный срок. Я стал работать над декоративным панно для нового гимнастического зала. Писал целыми днями. Мне казалось, это то, что надо. Но я заблуждался. Комиссия забраковала панно, а меня переквалифицировали в жокеи.

— А где ваши картины теперь?

— Понятия не имею. Видимо, уничтожены.

— И вы довольны новой жизнью?

— Конечно. Я был плохим художником, а теперь — жокей экстра-класса. Вчера на скачках завоевал три приза. И доходы…

— Тогда отпразднуем ваши успехи. Отличное шампанское.

Гур налил два бокала. Чокнулись, выпили. И вновь эта застывшая удивленная гримаса на лице испытуемого. И громкий голос Гура, который я уже где-то слышала:

— Вы художник. Настоящий большой художник. Комиссия ошиблась. Ваше последнее панно — лучшее из всего, что вы когда-либо сделали и сделаете. Вы родились, чтобы его создать. Вы нанесли последний мазок, отошли в сторону… Вспомните. Ваше ощущение.

— Да, да. — Человек потерянно озирался. — Ощущение… Мне надо его опять увидеть. Мне надо в мастерскую.

— Поверил! — ахнул кто-то у меня за спиной. — Комиссия ему ошиблась. Ай да Гур!

Та же история. Человечек бегал вдоль арены в поисках выхода, повсюду натыкаясь на сплошную непробиваемую стену покатывающихся со смеху зрителей.

Что-то в шампанском? Но почему это «что-то» не действует на самого Гура?

Нет ли прямой связи между поведением «добровольцев» и странностями, доставшимися мне в наследство от Николь?

— Куда же вы? — кричал Гур. — Вашей мастерской больше нет. Но панно я сохранил. Узнаете?

Чистый лист бумаги. Человечек жадно выхватил его из рук Ура, прижал к груди. Его глаза сияли, будто в них горело по лампочке. В жизни не видела ничего подобного!

— Да, да, оно… Вот здесь, этот изгиб, грация… Я бился неделю. Конечно, они ошиблись. Ощущение. Конечно.

— Стелла!

Ассистентка Гура, на этот раз затянутая в черное трико, выбежала из-за кулис и, подкравшись к отрешенно бормотавшему жокею, вырвала у него листок.

— Ничего не поделаешь, — прокомментировал Гур. — По распоряжению комиссии ваше панно должно быть уничтожено.

— Н-нет!

Опять этот истошный звериный рев. Обезумевший человечек погнался за Стеллой, но она, ловко увернувшись, вскочила на тумбу, и на ковер посыпались мелкие клочья белой бумаги.

Он на коленях ползал по полу, собирал их, пытался сложить, а когда понял, что это бесполезно, сел, обхватив руками колени, плечи его задрожали и из глаз потекли слезы.

Вскоре человечек безмятежно спал в кресле.