НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 24 - [83]

«У нас очень мало женщин-писателей, посвятивших себя полностью научной фантастике и создавших достаточное для суждения количество произведений. Пример серьезного успеха лирических вещей Валентины Журавлевой показывает, насколько нужно это направление в научной фантастике, и не случайно Ольга Ларионова перекликается с этой хорошей писательницей» (11, 7).

Во многом опираясь на собственный опыт создателя «Туманности Андромеды», Ефремов не устает утверждать необходимость конструктивных произведений о будущем.

«Строителям нового общества нужны реальные, крепко обоснованные ступени к прекрасному, к добру и красоте человека, его мужеству и твердой вере в себя. Без веры в себя, без панорамы всей многогранной прелести мира нельзя быть убежденными борцами за коммунизм на всей планете, за счастье конкретных людей в земной действительности.

Все помыслы и стремления человека в этом направлении драгоценны. Сохраненные и собранные в фокус научной фантастикой, соотносящей прошлое с будущим, наглядно убеждающей в смысле добра и бережного отношения к человеку, жизни, природе, выводящей помыслы и суждения в широкий, лишенный мелких страхов мир, — таковы подлинно советские гуманистические произведения, помогающие искать каждому свой путь в строительстве нового общества» (11, 6).

В предисловиях к переводам книг писателей-фантастов Запада Ефремов, выделяя все ценное и лучшее в произведениях А. Азимова, А. Кларка, Ф. Пола, С. М. Корнблата и других, убедительно объясняет, почему у них сужен социологический кругозор, почему их произведения о будущем «отмечены резко пессимистической нотой». При том что фантастические построения Азимова «основаны на логических выводах из научных положений, развитых и продолженных в будущее», он все же «не смог увидеть впереди ничего, кроме разных форм всевластия капитала, тесной и обедненной жизни человечества» (23, 5). В повести «Операция «Венера» («Торговцы космосом») Ф. Пола и С. М. Корнблата люди будущего — современные нам американцы. «Они лишь живут и действуют в фантастическом, придуманном окружении. Эта черта характерна для большинства американских произведений о будущем» (24, 8).

Одним из антиподов замышлявшейся «Туманности Андромеды», рассказывал писатель А. Бритикову, был роман Эдмунда Гамильтона «Звездные короли»:

— Мне нравилось мастерство сюжета: Гамильтон держит вас в напряжении от первой до последней страницы. Я видел незаурядный роман воображения, создающего грандиозные картины звездных миров. И вместе с тем меня поражало, у меня вызывало протест бессилие этого литературно одаренного фантаста вообразить мир иной, нежели тот, в котором он живет… (25, 232).

«Лучшие художники Запада, — заключает Ефремов, — отчетливо видят и отражают недостатки и трагедии окружающего их общества, но вторая, конструктивная половина творческого созидания закрыта для большинства из них, особенно в научной фантастике, вследствие непонимания марксистско-диалектических закономерностей общественного развития» (21, 5). Их общая беда — «отсутствие представлений о социальном прогрессе, о тех необходимых изменениях в структуре общества, при которых единственно возможны высокие взлеты цивилизации» (1, 109).

Важнее, нежели выбор темы, вопрос, «куда ведет изображение будущего, каков тот компас, которым руководствуется писатель в своем видении грядущего мира? Ведет ли он к новому миру коммунизма — миру высшего общественного сознания, морали, человеческих отношений или же к перестановке старых декораций, придающей фальшивый «облик грядущего» все тем же древним ужасам человечества — угнетению, эксплуатации, войне и злобной жадности — всему тому, что насыщало и насыщает человеческую историю от диких времен до капитализма и фашизма наших дней? Мне думается, что для нас — это критерий первостепенной важности, так как именно образы борьбы за установление высшей формы социального устройства — коммунистического общества должны составлять ведущую линию советской научной фантастики. Параллельно этому наша фантастика должна вскрывать возможности столкновения коммунистического мира, его общественного сознания с отживающими, но злобными и вредоносными идеологиями индивидуализма, империализма, мещанским соперничеством в богатстве и обладании вещами» (14).

Социальный оптимизм Ефремова основан, как он сам говорит, прежде всего на глубокой вере, что «никакое другое общество, кроме коммунистического, не может объединить всю планету и сбалансировать человеческие отношения».

— Поэтому для меня вопрос стоит так: либо будет всепланетное коммунистическое общество, либо вообще не будет никакого, а будет пыль и песок на мертвой планете. Это первое.

А второе заключается в том, что человек по своей природе не плох, как считают иные зарубежные фантасты, а хорош. За свою историю он уже преодолел в себе многие недостатки, научился подавлять эгоистические инстинкты и выработал в себе чувство взаимопомощи, коллективного труда и еще — великое чувство любви…

Вот это и дает мне право считать, что хорошего в человеке много, и при соответствующем социальном воспитании он очень легко приобретает ту дисциплину и ту преданность общему делу, ту заботу о товарище, о другом человеке, которая необходима для устройства коммунистического общества (4, 335).