НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13 - [24]

Будь Здарг моложе, не задумывался бы. Сейчас он не решался повернуть на 180 градусов. У пожилого ученого велик багаж. Его багаж — начатые труды. Здарг сам затеял этот эксперимент с космическим питомником талантов, отбирал, приглашал, увел на далекую орбиту. Теперь он чувствовал ответственность перед приглашенными. Имеет ли он право все переменить «как хочу, так и верчу».

Здарг тосковал и терзался. Кто знает, на что он решился бы в конце концов. Но тут Ридда ускорила события, совершила непростительную ошибку, сама привела, к Здаргу вождя своих противников.

Зачем? По обыкновению, Ридда переоценила своего божка.

Она полагала, что Здарг своей логикой, эрудицией, авторитетом раздавит упрямого инвентарщика. Пристыженный и просветленный Гвинг поймет свои заблуждения, превратится в преданного здаргиста.

Но коса нашла на камень.

И косой оказался Здарг, потому что колебался он.

Художники Астреллы не раз изображали сцену встречи. Если анаподировать ее, перевести на земные образы, получится примерно такое полумрак просторного кабинета, на большом пустоватом столе (Здарг методичен, не разбрасывает бумаги как попало) настольная лампа. Она скупо освещает две фигуры, такие разные. Иссеченное лицо Гвинга почти страшно единственный глаз выпучен, губы закушены. Он уселся в кресло, глубоко и прочно, всей позой показывая, что его не сдвинешь ни на волос. И перед ним возвышается статный богатырь. Кажется, нажмет рукой, мокрое место останется от противника. Но не нажимает. Нет уверенности в позе богатыря. Руки убрал за спину, склонился, слушает. Мог бы сокрушить, спрашивает вместо того.

И кончилась встреча эта победой мрачного гостя. Здарг обещал помочь инвентарщикам, способствовать их побегу. Так во всяком случае утверждал Гвинг впоследствии.

А побег не удался. Охрана заметила посторонних возле ракеты. Ракета уже вздувала огонь, охрана заспешила, обстреляла беглецов. Почти все были перебиты. Среди мертвых оказался и Здарг.

Как это случилось? Беглецы уверяли, что Здарг сам захотел проводить их, чтобы вручить свой труд — проект оживления Луны, а в последнюю минуту решил лететь на Вдаг. Нутристы обвиняли инвентарщиков в том, что они захватили Здарга в качестве заложника и убили его в злобе, убедившись в своем поражении. Их судили. Гвинга казнили как главного зачинщика. Так или иначе, движение было подавлено. Даже в Устав Астреллы вписали слова о том, что «истинные таланты развивают науку, искусство и культуру качественно, а не количественно».

Конечно, и капитаном Астреллы стал убежденный нутрист. Нет, не Ридда. Подавленная, потерявшая со смертью Здарга опору и стержень жизни, Ридда могла только предаваться воспоминаниям. Живые не интересовали ее. Всех вместе она не приравняла бы Здаргу. Капитаном избрали другого нутриста — Ласаха, психолога по образованию, друга талантов, отзывчивого и внимательного.

Один из моих редакторов сказал, что тут я должен был бы раздвоить повествование. Вероятно, в Звездном Шаре, с его миллионами миров нашлись и такие, где история сложилась иначе: практичные и фанатичные инвентарщики подавили чувствительных нутристов, казнили какую-нибудь другую Ридду, капитаном поставили другого Гвинга.

Представьте себе, и я задал Граве этот вопрос.

— Не припомню, — сказал мой куратор. — Кажется, не было такого варианта. Пожалуй, и не могло быть. Ведь инвентарщики хотели вернуться на большую планету. Они и вернулись бы… и влились бы в общепланетную науку. У них не могло быть изолированной самостоятельной истории. За изоляцию стояли нутристы, те, которые способны были творить в башне из слоновой кости. Только они и могли оставаться надолго на астероиде, этой космической летающей «башне».

Итак о Ласахе, новом капитане Астреллы.

Анапод нарисовал мне удлиненное лицо, полуоткрытый рот с толстыми выпяченными губами, короткие кудряшки на потном лбу, выпуклые грустные глаза — облик застенчивого наивного добряка. Пожалуй, наивным Ласах не был в действительности.

В юности Ласах хотел стать священником, поскольку религия Вдага прокламировала всепрощение, утешение, милосердие. Но как и в христианской религии, там все сводилось к векселям: терпение в этом мире, утешение после смерти. Ласах же хотел делать добро живым, а не мертвецам. Разобравшись в пустословии церкви, он перешел с богословского факультета на безбожный медицинский Его увлекала психиатрия, точнее — психотерапия, лечение словом.

Он кончил университет, занимался практикой и помогал практически. Постоянно выискивал несчастных, одиноких, осиротевших неудачливых, увечных, подсудимых, осужденных, хлопотал за них устраивал в бесплатные больницы, добывал пенсии, поручительства, рекомендации, пособия. Сам ручался… за обманщиков нередко.

— Зачем ты вкладываешь столько времени в каждого шизофреника? — спрашивал Бонгр, его друг и антипод. — Ты же ученый вдумчивый наблюдатель. Лучше напиши книгу, принесешь пользу тысячам, всему народу.

— Народ состоит из личностей, — возражал Ласах.

Он считал, что каждая личность талантлива от рождения. Но нищета угнетает, беспомощность озлобляет, будничные заботы глушат творческие порывы. Горе убивает талант. Ласах написал научный труд «Счастье — фундамент творчества». Ссылался на своих подопечных: примерно десяток ему удалось вывести в люди. «Десяток из тысячи?» — усмехнулся Бонгр. «Десяток — не так мало для одного врача», — возражал Ласах.