НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 09 - [40]
— Но это невозможно, это утомительно, наконец, — возражала Юля. Смотрите, яркий пример: Леонид Данилович, культурный человек, и то сорвался. Вообще нельзя из своей головы устраивать проходной двор. Я хочу иметь собственный уголок, личный.
— Пожалуйста, у вас на даче своя комната, но гостей же вы приглашаете в нее. Чем вы дорожите — возможностью ругаться мысленно, воображать неприличное? Наведите опрятность, сделайте уборку мозге.
— Я думаю, опрятных мозгов не может быть.
— У людей будущего должны быть. Надо тренироваться.
— Не знаю, я бы никому не разрешила входить в мою голову. И никто не разрешит.
— А я разрешу.
— Сейчас? Прямо сейчас? — Юля неосторожно потянула руку к защелке викентора.
И вдруг Леша испугался.
— Нет, сейчас не надо. Пожалуйста, Юля, сейчас не надо! Я не готов. Действительно, надо провести уборку…
После этой поездки Леша исчез надолго. Прошла неделя, вторая началась и кончилась, а он не являлся. В первые дни Юля отрывала листок календаря, победно посмеиваясь: «Вот, нелегко, оказывается, убрать свою голову дочиста. Обещать-то обещал, но протри каждую извилину, попробуй». Посмеивалась, а сама думала: «Приятный малый этот Леша. Упрямый чудак, но приятный. У каждого свои затеи, у него — внушающие уважение. Пожалуй, человеку, умеющему жить с открытой головой, можно и викентор вручить. Можно… но вот и у Леши не получается. Что-то скрывает он все же, чего-то стесняется».
Потом Юля начала беспокоиться или скучать. Себя-то она уговаривала, что беспокоится. Почему исчез надолго? Может, случилось что, лежит больной, нуждается в помощи, а она не навещает его из-за глупого самолюбия. Надо взять Лешин адрес на службе или в Мосгорсправке…
И тут Леша сам позвонил в общежитие.
— Кажется, я готов к зачету, — сказал он. — Назначайте время. Юля чуть не брякнула: «Хоть сейчас!» — Вовремя удержалась.
— В воскресенье я буду на даче, — сказала она. — Буду ждать с утра. Всю субботу она занималась уборкой: мыла полы, выстирала скатерти, цветы расставила на столах. И в лаборатории убрала, выписки разложила по порядку. Мысленно сказала себе:
— Если выдержит экзамен, покажу ему… кое-что.
С утра села у окна с книжкой. Просидела полчаса, потом заметила, что держит вверх ногами. День был прозрачный, небо незамутненное. Пронзительно-желтые листья падали с тихим лепетом, паутинки поблескивали на солнце. Из углового окна Юля видела дорожку, ведущую к вокзалу, где прохожие появлялись стайками. После каждого поезда — стайка, хоть, часы проверяй. Эти с поезда 9.27, эти-с 9.44, эти-с 9.59…
«Юля, что с тобой? Кажется, ты ждешь с нетерпением мальчишку, А ну-ка, марш от окна!»…
И тут Леша показался на опушке. Вышагивал в ослепительно белой рубашке, при галстуке и в пиджаке. И нес букет настоящих роз, белых и пурпурных. Видно, из города тащил, на станции таких не продают. Подходя к калитке, застеснялся, спрятал было цветы за спину, но, поколебавшись, выставил перед собой: дескать, мыслю открыто, живу открыто, иду к девушке с цветами, и пусть все видят.
Юля кинулась к дверям, да спохватилась на полпути. А как же аппарат? Надевать или нет? Стоит ли читать сокровенные мысли, не откроется ли что-то неблаговидное, как у мусиного Бориса? Зачем ей еще одно горькое разочарование?
Но разве она сомневается в Леше? Идет к ней человек с открытым сердцем, открытой головой, чистыми мыслями, предлагает мыслить совместно.
Вы бы включили?
Александр Шаров
ЗАГАДКА РУКОПИСИ № 700
С тех пор как в печати появились первые публикации из моего собрания редких рукописей, я стал получать документы, поражающие даже специалиста, привыкшего к редкостям. И порой из самых неожиданных источников, удивительными путями: голубиной почтой, например, отошедшей, казалось, в невозвратное прошлое.
Но даже среди моих редкостей рукопись, о которой пойдет речь, безусловно выделяется.
Год назад мне позвонил знакомый, заведующий ларьком по скупке утильсырья Иван Иванович Лухов, и попросил безотлагательно зайти.
Лухов — очень интересный, универсально образованный и благороднейший человек. Когда-то он был знаменитым антикваром, потом — букинистом, но, как он говорит, «вследствие общего упадка антикварного дела», а по другим сведениям по причине свойственной ему некоторой слабости, докатился до нынешнего положения.
Ларек его больше напоминает диккенсовскую «Лавку древностей», чем место сбора утиля. Для меня все там полно поэзии. В полумраке холодного деревянного строения с грязным окошком, затянутым паутиной, кроме старинных предметов, я различаю нечто не обозначимое: дымку времени, воздух старины, запахи прошедших столетий.
Тут можно увидеть медные, чуть позеленевшие ступки, до краев заполненные ароматами корицы, имбиря, кардамона, которые толкли в них хозяйки в державинские, а порой, кажется, еще прежде, чуть ли — не гомеровские времена.
Теперь таких ступок не изготовляют.
Тут можно увидеть подзорную трубу, сестру первых галилеевских, пузатый самовар без крана, тома «Свода законов Российской империи», захватанные руками давно исчезнувших крючкотворов, и издания, посвященные оккультным наукам, старые, иконы, прялки, лубки, старые гравюры и многое иное.
