Незваные гости - [115]

– Моя машина в двух шагах.

Он отвез ее в бар, где была полутьма и мягкие кресла.

– Вы больше на меня не сердитесь?… Я очень хотел бы, чтобы вы не сердились.

– Мне надо как-нибудь убить время…

Ему показалось, что она держится не столько вызывающе, сколько странно… Иногда людей поражает, что птица не улетает при их приближении, оказывается – она ранена и не может улететь. «Я мог бы, – думал Дювернуа, – держать ее на ладони, как раненую птицу, мог бы чувствовать биение ее сердца».

– Откровенно говоря, мадам, – сказал он, – вы сейчас интересуете меня совсем с другой стороны, чем тогда, когда мы с вами виделись в последний раз… Вы подруга Элизабет, вы сейчас – ее любимица. Вас часто видят вместе. Если вы этого еще не знаете, то довожу до вашего сведения, что я люблю Элизабет. Скоро месяц, как я встретил вас с ней в Опере… Вы слышали, как она обманула меня, сказала, что завтра уезжает и тут же назначила вам свидание на следующей неделе. Я не знаю существа более жестокого, чем Элизабет. Она мучает меня, как ребенок, отрывающий крылышки у мухи.

– Я этого не заметила…

– Да, крылья не ваши…

– Кончили вы свой роман об эмигрантах?

Она не хотела говорить с ним об Элизабет.

– Нет… я написал другую вещь… новеллу. Роман об иностранцах не получается. Ведь вот и вы отказались мне помочь.

– Я не могла вам помочь. Я не то, что вам нужно. Вы хотели начать с меня. Это была ошибка, неудачный выбор. Вы не нашли другого предмета для изучения?

– Я не искал. Я уже один раз обжегся… Что мне нужно? Я и сам не слишком ясно себе представляю. Я могу писать только о том, что имеет отношение к Элизабет, только о том, что как-то связано с ней. Она иностранка… Однажды она пожаловалась мне, что у нее нет родины… Каждое слово, сказанное Элизабет, записано во мне несмываемыми чернилами. Я хотел описать несчастья людей, не имеющих родины. Но я начал с вас. Невезение.

– Нет, это не невезение. Со мной вы пошли бы по ложному пути. Хотя и без меня тоже. Наверняка. Для вас эмигранты – это иностранцы, которые хотят жить во Франции.

– А разве это не так? Ольга сдержала зевок.

– Простите меня, я приняла слишком большую дозу снотворного и наполовину сплю.

Дювернуа подозвал официанта: «Кофе… очень горячий и очень крепкий…» Ольга поблагодарила его рассеянным взглядом.

– Три четверти эмигрантов – рабочие, – сказала она, – а вы не знаете рабочих. Кстати, я тоже не знаю. Они вовсе не хотят жить во Франции. Они хотят жить у себя на родине. Но они также хотят работать. Видели вы алжирцев, которые прокладывают дороги?… А бродяг, собирающих свеклу? А шахтеров вы знаете? Нет? А каменщиков? Тоже нет? И я их не знаю…

Дювернуа улыбнулся… Когда она не изображала из себя сильную женщину, она была очаровательна.

– «Рыба ищет где глубже, а человек – где лучше», – продолжала она, – это русская пословица. Итальянцы, поляки, алжирцы приезжают во Францию, когда им дома нечего есть. Видели вы алжирцев?… Простите, я это уже спрашивала. На дорогах. Вы не находите, что они похожи на рабов? Им бы хотелось, чтобы их любили, чтобы мы их любили. А их не любят. Во Франции живет триста тысяч человек, которых оптом никто не любит. Никто не хочет с ними общаться, потому что знакомство с ними не льстит никому. Никаких иллюзий на их счет. Никому не выгодно знакомство с ними. А они хотели нас любить… Еще одна несчастная любовь, полковник! Огромное стадо баранов, посаженных за решетку. Они сбиваются в кучу, забиваются в свое гетто. Одни мужчины, мучающиеся здесь, чтобы посылать в Алжир, семье, весь свой заработок, самый низкий из существующих во Франции. Герои. Я всегда представляю их себе, как черный сплав из трехсот тысяч кудрявых голов, из трехсот тысяч изможденных лиц, пробуравленных точками черных глаз… Мне кажется, что они и спят вот так, сплавленные вместе, и кричат всю ночь, как кричат люди, мучимые во сне кошмарами. Они даже не иммигранты, а изгнанники, которым в любой момент могут сказать: «Если вы не довольны, возвращайтесь к себе…» Они не умеют ни читать, ни писать, а вокруг них Париж, а не их жалкая деревня. Их захлестнула горечь и нищета. Им вовсе не хочется оставаться здесь, они не иммигранты, а просто кочевники… «Юношей я не встретил у них сочувствия к моей горькой доле; когда я стал мужчиной, они меня эксплуатируют…» Неграмотные люди умеют очень хорошо выразить те чувства, которые раздирают им сердце…

Дювернуа собирался сказать: «Как жалко, что вы занялись пропагандой, я было совсем подпал под ваше очарование…» Но он вовремя сдержался, к тому же Ольга сама оборвала речь, сказав как бы в заключение:

– Но вы никогда не напишете об алжирцах – вы, наверное, сторонник колониализма.

– Ну, это не помешало бы мне написать об алжирцах! Но я не собираюсь, этот сюжет меня не привлекает.

– Несчастные люди… – Ольга полузакрыла глаза и повторила: – Несчастные… Они еще более «незваные», чем мы. Ведь у нас – несмотря на то, что французы не любят польскую, итальянскую или русскую эмиграцию, – у нас все-таки есть друзья среди французов, не правда ли?… Французские женщины не боятся показаться на людях с итальянцем или с русским… с иностранцем… Но не с алжирцем. Это знакомство нелестное… Алжирцы слишком бедны, они нищие, нищие и отверженные «бико».