Незримый поединок - [28]
И хотя вопрос был обращен не к нему, Дубровин почувствовал свою виновность перед матерью.
«Вот во что могут обойтись наши промахи — горе чужих матерей, — в который раз подумал он. — Что я могу сказать ей? Чем утешить? Ну, скажу, что найдут преступников. Разве легче ей от этого станет?»
И оттого, что уже ничего нельзя поправить и изменить, Дубровину стало невмоготу. Он вышел. На улице разыскал инспектора.
— Ну, рассказывайте, — попросил капитан милиционера, когда они скрылись от любопытных глаз.
— Машина налетела на паренька, — сказал тот.
— Вы машину не видели?
— Видел. Номер не разглядел, он грязью был залеплен. На огромной скорости мчалась. Когда сбила парнишку, тот, что сидел за рулем, выскочил из машины. На Глухаря похож вроде. Я ж его карточку в кармане ношу.
— Так-так. Место происшествия хорошо осмотрели?
— Да, там железку нашли. У лейтенанта она, эксперту передайте.
— Где же Саша? — оглянулся Дубровин.
— Пошел батарейку искать. У него вспышка села.
Нестеров вернулся минут через пятнадцать. Он сиял — батарейку удалось подзарядить.
Дубровин тем временем забрал у лейтенанта и передал Саше единственную улику — осколок железки.
Этот осколок не выходил у него из головы и дома, когда Дубровин, сидя на стареньком, изрядно потертом диване, смотрел по телевизору спортивную передачу. Играли сборные баскетбольные команды СССР и Чехословакии. Игроки демонстрировали высший класс — молниеносные подачи, исключительно цепкая игра в защите. Атмосфера хорошего спортивного азарта перенесла Дубровина в полузабытое прошлое, когда он сам входил в первую пятерку сборной «Динамо» по баскетболу.
«Надо как-нибудь вырваться завтра на часок-другой, — решил он, вспомнив об афишах, расклеенных по городу. — Финальные встречи на первенство республики…»
— Как — нравится? — спросил Дубровин Олежку, который сидел рядом с ним на диване.
— Да. Очень, — улыбнулся тот, не отрывая глаз от телевизора.
— Пойдешь со мной настоящую игру смотреть? Не по телевизору?
— Пойду, — воскликнул Олежка и прыгнул с дивана.
— Не сейчас, не сейчас. Ишь прыткий какой.
— А когда, дядя Костя?
— Как будет игра, я тебе скажу. Хорошо?
— Хорошо, дядя Костя.
Спортивная передача закончилась, и Дубровин щелкнул выключателем. Экран погас. Капитан с детской непосредственностью наблюдал, как исчезает в центре крохотная яркая точка.
— Еще хочу, — протянул Олежка.
— Ну, смотри, смотри.
Дубровин повернул ручку телевизора. Экран еще не засветился, как он услышал голос диктора: «А теперь послушайте репортаж из медицинского института».
…И снова мысли вернулись к преступлению на двадцать пятом километре. Он вспомнил парнишку, накрытого простыней, худенькие плечи матери, и вдруг в сознании зазвучал, неизвестно откуда появившийся мотив: «Умираю, но скоро наше солнце взойдет. Шел парнишке в ту пору восемнадцатый год».
«В медицинский мечтал поступить», — с грустью подумал Дубровин.
Он ушел к Ольге на кухню, и они долго обсуждали с женой: как быть с Олежкой. Разумеется, ему сейчас не следует говорить о смерти матери. Может быть, пока отправить Олежку к родственникам, в Феодосию. Повезет его мать Ольги…
«Так все же Глухарь это был в машине или нет?» — думал Дубровин, спеша вечером в уголовный розыск.
Темнело. На улице зажглись неоновые светильники, в их странном мерцающем свете лица прохожих казались бледными, словно вылепленными из теста.
Эта улица считалась тихой — только однажды на перекрестке одиноким жуком прожужжал запоздалый грузовой мотороллер, и снова стало тихо. Дубровин вглядывался в лица редких прохожих. Белокурая девушка, поглядывая на часы, простучала по тротуару каблучками: боялась, наверное, опоздать на свидание; высокий худой мужчина в очках нес под мышкой тяжелый портфель, из которого выглядывали ученические тетрадки. Капитан улыбнулся ему, вспомнив свои школьные годы, и подумал, что он в ответе за всех учеников этого учителя, за эту девчонку, спешившую на свидание.
Только Дубровин вошел в свой кабинет, как зазвонил телефон.
— Слушай, Костя! — раздался усталый голос Саши. — До сих пор возился с этой проклятой железкой, но не зря. Теперь точка — это оленья нога.
— Перестань мне морочить голову, — недовольно бросил Дубровин. — Какая еще нога?
— А на капоте какой машины крепится вздыбленный олень?
— «Волга»! — воскликнул Дубровин. — Саша, подожди меня, я сейчас зайду.
А вскоре всем постам милиции было дано распоряжение — немедленно задержать «волгу», на капоте которой олень со сломанной передней ногой.
Но «волга» нигде не появлялась.
7. «…ЛЕЙТЕНАНТ НОЧАМИ СНИТСЯ МНЕ…»
Большая черная бабочка ударилась о стену, о шкаф, на бреющем полете прошла над столом, слепо стукнулась о стекло и загудела веретеном. Вокруг желтого абажура носилось целое облако насекомых — светло-коричневые, словно отполированные, жучки, пестрые мохнатые бабочки, отощавшие комарики и мухи. Облако пело какую-то нудную нестихающую песню. Дубровин безуспешно пытался разогнать все это скопище мокрым полотенцам. Наконец, выключил свет и закрыл окно. В духоте — да не в обиде.
Он лежал в темноте на диване, сцепив руки под головой. То ли ноющая боль в желудке, то ли усталость никак не давали сосредоточиться. Мысли разбегались, как ртуть из разбитого градусника. Ему виделось, как он ходил на базар покупать цветы в день похорон Ольховской, и тогда появлялось перед глазами ее тихое и светлое лицо; виделось — Александр Ильич Мартынов терзает пальцами сигарету, даже забыл открыть окно и покормить голубей, глядит на Дубровина и ни о чем не спрашивает. А где-то сейчас вот лежит на кровати Глухарь. Или, может, смотрит кинофильм? Сидит в забегаловке и потягивает вино? Знает ли он о смерти Ольховской?
