Незримый поединок - [34]

Мачаберидзе ходить в кабинет к майору Везирову не пришлось. Майор сам показался на другом конце цеха. Шел он не спеша, как всегда задерживаясь, то у одного, то у другого станка и подолгу беседуя с заключенными.

Мачаберидзе не стал ожидать, взволнованно подошел к Везирову:

— Я очень прошу вас, гражданин майор, — сказал он, — уберите Мазурова из бригады. Сколько же можно терпеть, ну месяц, ну два. Пусть сидит себе в доме заключения. Не место ему в колонии.

Майор отвел Мачаберидзе в сторону от гудевших и пронзительно визжавших станков.

— Вот что, уважаемый, знаете ли вы, что Мазурову дороже всего в жизни? — спросил майор и сам себе ответил: — Конечно, не знаете. А надо бы знать. Вам надо было бы знать, что в Мазурове осталось человеческого…

— Гражданин майор, я не понимаю о чем вы говорите? Я прошу вас только об одном: распорядитесь, чтобы Мазурова перевели хотя бы в неработающую бригаду.

— Терпение, Давид Захарович, терпение! — сказал майор сдержанно и поучающе. — Легче всего перевести Мазурова в неработающую бригаду. И насколько труднее найти ключ к сердцу человека. Попробуйте-ка. Давайте искать этот ключ всем коллективом, сообща. А?

…Минуты ожидания Мазурова казались майору Везирову бесконечно долгими. Наконец-то!

— Входите, входите, Мазуров, — майор сделал несколько шагов навстречу Евгению и, стараясь не выдать своего волнения, протянул ему руку. — Поздравляю вас!

Евгений с недоумением посмотрел на шутливо-строгое выражение лица Везирова. И вдруг в нем возникло предчувствие какой-то радости. Он быстро высвободил ладонь из руки майора.

— Меня так просто никто не освободит, гражданин майор, с чем это вы меня поздравляете? — спросил Мазуров.

— Евгений, — майор положил руку на плечо Мазурова, — ты начинаешь трезво оценивать вещи. Сейчас, конечно, не может быть и речи о твоем освобождении. Ничем ты его пока не заслужил. Но…

Майор подошел к ящику письменного стола и вынул оттуда серый конверт. Мазуров сразу понял, в чем дело. К горлу подкатил комок, но он молча проглотил его.

— Садитесь, пожалуйста, Мазуров. Я хочу тебя обрадовать. Я получил письмо от твоей матери. Но здесь письмо и для тебя.

О чем только ни передумал Евгений за те короткие секунды, пока майор усаживался в кресло. Везиров протянул папиросную коробку Мазурову, потом вынул из разорванного конверта письмо Варвары Васильевны и начал читать вслух:

«Дорогой Женечка! Я получила письмо от твоего начальника. Ты жив, родной!

Я мать, я все прощу тебе, но простит ли тебя твоя совесть, ведь я извелась. Кто бы мог подумать, что второй раз судьба так жестоко обойдется с тобой, да и со мной. Я часто вспоминаю, как ты рос и как росли в моем сердце заботы и тревоги за твое будущее. Если бы ты знал, как нам трудно без тебя, если бы ты хоть на одну минуту подумал о нас, ты бы, наверно, такого никогда не сделал… Но я не жалуюсь и не прошу твоей жалости, в нашем роду Мазуровых все были крепкими людьми, позора никто до сих пор не знал. И все же мне кажется временами, что судьба не так жестоко ко мне отнеслась. Вот он передо мной, Славик! Он такой же пончик, глазастый, каким был ты, завтра ему исполняется пять месяцев. Вот и ты тоже стал отцом! Ты это понимаешь?

На второй день после твоего ареста Раиса перешла жить ко мне. Она мне, как родная дочь, на Славика прямо не надышится. С рождением Славика как-то на душе стало легче — я увидела прежнюю семью Мазуровых.

Женя, пойми меня! Не забудь, что Раиса связала свою судьбу с твоей, она мать и скоро Славик спросит ее: „А кто мой папа?“ Только пойми: то, что может простить мать сыну, не простит сын отцу. Об этом не забывай.

Подумай обо всем. Судьба рода Мазуровых в твоих руках. Ты теперь старший в семье, отца на той неделе мы похоронили. Не дождался он на этот раз тебя, вот и все. Мама».

Майор взглянул на Евгения и увидел, что у того между пальцами заплясала вдруг потухшая папироса. Везиров, не торопясь, сложил письмо и придвинул его Мазурову. Но Евгений не притронулся к конверту. Он резко встал со стула и выбежал из кабинета, даже не попрощавшись с майором.

Везиров нашел Евгения возле склада одежды. Складчика не было. Полуподвальное помещение было закрыто на замок. В каменном углублении сидел Мазуров. Как может сразу измениться лицо человека! Евгений уже не плакал, но все его лицо как будто заострилось, осунулось. Пухлые губы стали тонкими, вытянулись в линию, в глазах горело сухое пламя.

Он покорно зашагал за майором, и все время, пока они не вошли в кабинет, молчал.

— Я хочу знать всю правду о вас, и вы должны мне ее рассказать, Евгений.

— Что ж, рассказать надо. Нельзя больше играть в прятки, — и Евгений задумался.

— Впервые, — начал он, — я познакомился с Двойновым в своем родном городе, у проходной вагоноремонтного завода. Я работал токарем. Двойнов сказал мне тогда, что тоже хочет поступать на работу — электриком. «Что ж, поступай», сказал я. Он мне сразу как-то не понравился: глаза холодные, стеклянные, лицо продолговатое, как яйцо, и покрыто мелкими коричневыми пятнами. Видимо, поэтому уголовники и прозвали его «Гречухой».

Через несколько дней, возвращаясь с работы, я увидел его на остановке трамвая. Он очень обрадовался нашей встрече и тут же пригласил меня выпить с ним кружку пива. Разговаривал деликатно. Кто бы мог подумать, что он вор! Я спросил его, устроился ли он на работу. «Гречуха» ответил, что на нашем заводе ему не понравилось и что работать пойдет в трамвайный парк. Так мы расстались. Я о нем больше не вспоминал. Мало ли случайных встреч бывает в жизни? Но, оказывается, нет, «Гречуха» меня не упускал из виду.