Незримый поединок - [21]
— Напишу, гражданин начальник, обязательно напишу.
— Вот и отлично. Кстати, я распорядился зачислить вас на курсы автокрановщиков без отрыва от производства. Думаю, что это вам пригодится. Ведь на строительство приглашают… До свидания! Вы свободны, если ко мне ничего не имеете…
Я вышел из кабинета начальника колонии. На душе у меня снова было легко, как у ребенка, еще не познавшего горечи ошибок. В приемной я присел за столик и попросил сигарету у заключенного, ожидавшего встречи с начальником. Я едва успел чиркнуть спичкой, как кто-то из сновавших в приемной недовольно предупредил меня:
— Здесь курить не полагается!
Когда я взглянул на того, кто сделал мне замечание, то увидел рядом с ним красивую, скромно одето девушку. Она сидела чуть поодаль. Лицо ее было бледным. Строгие, прямые, черные брови, казалось, охраняли покой ее устремленных в одну точку иссиня-черных глаз. Я забыл о сигарете, которую держал в руке. Что-то промелькнуло вдруг в моей памяти. Но что?! Девушку пригласили в кабинет. Мне показалось, что на какое-то время у меня перестало биться сердце… Когда девушка скрылась за дверью, не позволивший мне курить с той же ворчливостью, с какой сделал мне замечание, пробурчал:
— Вот что происходит в наше время. Приличной, замужней даме по кабинетам начальства ходить приходится.
— Но она не похожа на замужнюю, — вмешался я в разговор.
Заключенный пристально посмотрел на меня.
— Ты, сынок, на своем веку саженца не посадил и яблока не сорвал. Потому и трудно тебе судить о человеке. А о женском поле, тем более. Это сложная половина человечества. Наружность у них всегда обманчивая: смотришь, от роду красотой одарена, а заглянешь в душу, змея затаилась. По вопросу женского возраста я ломать голову вам не советую.
Трудно сказать, на сколько бы еще хватило рассуждений у этого эксперта по женскому полу, если бы в микрофоне, по селектору не прозвучал вдруг голос начальника колонии: «Пашаев Джумшуд, из второго отряда, зайдете ко мне». Услыхав свою фамилию, я вскочил с места. Уронил сигарету. От растерянности бросился в противоположную сторону. Но, опомнившись, вернулся. Громко постучал в дверь кабинета. Я едва успел сделать два шага от дверей к начальнику и поднять глаза на девушку, которую только что видел в приемной. Сразу же зазвучал голос начальника:
— Не распускайте нервы, Пашаев!
В одно мгновение я понял все. У девушки, которую я только что видел в приемной было мертвенно-бледное, заплаканное лицо.
— Атлас! Родная моя! — бросился я к ней, обнимая за вздрагивающие плечи. Она схватила мои руки и закрыла ими свои мокрые от слез глаза. Я целовал ее волосы и как в бреду повторял:
— Прости меня, прости меня…
Наверное, в эти минуты не меньше нас был счастлив и начальник колонии. Я остро почувствовал тогда, что удача других была для него высшим внутренним удовлетворением. Он с гордой улыбкой и даже задорно покачивая головой, обратился к нам:
— Ну, вот, поволновались, друзья, поплакали и хорошо. Давайте, если мне доверяете, помечтаем с вами о будущем.
Я впервые, после обращения начальника, услыхал голос взрослой своей сестры.
— Вы теперь самый дорогой для нас человек на свете, — сказала она начальнику, все сильнее прижимая мои руки к своим горячим щекам. — Вы вернули нас друг другу, мы доверяем вам во всем…
Начальник усадил меня. За все время нахождения в кабинете Атлас ни на минуту не выпускала мои руки из своих…
За час разговора в кабинете начальника передо мною как бы открылся целый мир человеческой доброты и счастья. Начальник принял в нашей судьбе по-настоящему отцовское участие. Он даже старался отвлечь меня и Атлас от воспоминаний прошлого, зная, что это могло доставить нам боль.
Наконец, мы решили как только истечет мой срок, а Атлас закончит медицинский техникум, вместе поехать в новостроящийся город, к Насиру Джамаловичу…
Тетрадь девятая
…Вечером бригадир отряда вызвал меня в комнату культпросветработы. Здесь находились все члены совета коллектива отряда и некоторые другие заключенные-общественники. Присутствовал и начальник отряда. Он просматривал какой-то журнал.
— Прошу внимания, — обратился к собравшимся председатель совета коллектива Леус, — заседание объявляю открытым. Прежде чем перейти к обсуждению основных вопросов, я должен кое о чем поставить вас в известность. Мы пригласили сюда не только членов совета коллектива, но и несколько наших общественников, чтобы подумать сообща о Джумшуде Пашаеве. О том, почему он демонстративно ушел с занятий по автоделу.
Большинство присутствующих так строго оглядело меня с ног до головы, что я подумал: наверное начальство с помощью коллектива решило избавиться от меня. Конечно, эта мысль была слишком произвольной… Моя последняя встреча с начальником колонии явно не совмещалась с моей подозрительностью.
— Так вот, — продолжал Леус, — в каком порядке мы будем обсуждать поставленный вопрос?
Леус обвел всех присутствующих сосредоточенным взглядом.
Заспорили о том, кого первым следует выслушать: меня, как нарушителя, или бригадира Балаева, который должен выступать моим обвинителем.
Наконец, один из производственников настоял, чтобы первым выслушали меня.
