Незримый фронт Отечества. 1917–2017 - [162]

— Как, сейчас? — растерялся тот.

— Да, да, давайте, ребята, живо! Немцы не ждут! — снова неожиданно по-деловому, с невольной иронией выпалил уполномоченный, начав разбирать затвор карабина.

Поздней он рассказал Кузнецову:

— Убей, не пойму, почему они вдруг не только нажали на тормоза и, еще слыша сзади крики, взрывы, автоматные очереди, стали прочищать, продувать стволы и затворы. Но факт есть факт.

Вскоре политрук, протолкнувшись вперед, скомандовал:

— А теперь, ребята, за мной!

Неслись по траншее туда, где снова все полыхало, грохотало, ревело. Отделение «беглецов» присоединилось к роте, ударившей по уже полурассеянным огнем фашистам. Вылазка противника была отбита.

Но день ото дня после праздника обстановка становилась все сложней. Танковой поддержки не было. Единицы переправленных танков снова сгорели в одночасье. Ни к Арбузово, ни к ГЭС, ни к Шестому рабочему поселку, являвшимся ориентирами наступления, пробиться никак не удавалось. Не улучшила положение и 168-я прославленная дивизия генерала Бондарева, немало испытавшая до Дубровки, и прибывшая сюда перед праздником, хотя слова «пришли бондаревцы», активно распространяемые политработниками в частях, воскрешали, в который раз, надежду на успех. Бондаревцы также были перемолоты за недели.

На очередной запрос начальства Кириллов доложил, что в полку осталось восемьдесят семь штыков. В ответ получил лаконичное: «В двенадцать ноль- ноль атаковать противника. Закрепиться на северо-восточной окраине Арбузово. Атаку возглавить командиру и комиссару полка!» Сунув трубку телефонисту, майор буркнул: «Приехали». Приказал снять знамя с древка, выделить одного командира и бойцов, чтобы при сигнале о его и комиссара гибели переправили любой ценой полотнище на правый берег. Дал команду собрать в кулак свою, по сути, роту, считавшуюся все еще полком, для последнего самоубийственного броска.

Правда, и на этот раз часть бойцов и командиров уцелела. В том числе и сам майор, получивший легкую «царапину в мякоть».

А к ночи в полк поступил еще один батальон, назавтра второй…

После очередной попытки прорыва оставшимися силами шести дивизий, завершившейся столь же «успешно», наши командиры свалились на нары и ушли единственно возможным путем на несколько часов от крика и стонов. Грохот привычной, продолжавшейся всю ночь канонады и разрывов мин над головой никому не мешал.

Разбудил тех, кто выжил, снаряд, прошедший под накаты и разорвавшийся в блиндаже.

Белозеров очнулся от ножевой боли в голове и невыносимого горького удушья. Запах тола не давал дышать.

Кругом — тишина барокамеры и сплошная тьма. Многопудовая тяжесть сковала тело от груди до пяток, и, похоже, что его под нею просто не было. Жили лишь лихорадочные мысли, летящие сквозь страшные боли в черепе… в черепе ли? Рукой потянулся к голове. Ладонь прикоснулась к горячему мозгу, обнаженному, свисающему на правое ухо.

Осторожно сжал его, сдвинул… Ошибки быть не могло: под пальцами четкие извилины.

— Неужто «тот свет» все же существует? Сдвигаю свой мозг… без него в сознании? Что это мистика? Душа живет?

Какой-то зеленый луч в темноте, круги перед глазами желтые, зеленые, черные заметались, сопровождая полет Белозерова куда-то в бездну… «В преисподнюю», — мелькнула мысль. Волна удушья толкнула, накатилась, унесла сознание.

Он не слышал, как стучали лопаты, вскрывавшие могилу мертвых и живых, как подобный ножу хирурга врезался воздух в замурованный блиндаж, а за ним ворвались и сами бойцы-спасатели. Живыми вынесли его, Кириллова, Кузнецова и покойных с разбитыми надвое головами начальника штаба и начальника связи — соседей политрука по нарам.

Когда Белозеров пришел в себя и увидел небо, затем склонившиеся темные, с седыми пучками, волосы медсестры, старающейся остановить ручейки из его уха и кисти руки, он, вспомнив все, здоровой рукой машинально схватился за голову, стал сдирать остатки чужой и уже холодной ткани со своих волос…

Не знал и не ведал политрук тогда, в той окаянной ночи его юности, что впереди через десятки лет придется не раз еще освобождать свою рано поседевшую голову от цепких объятий чужого мозга.

Послесловие автора

Событийный ряд, описанный в повести, соответствует действительности. Изменены имена и фамилии нескольких героев. Отдельные события смещены во времени. Тексты документов и цифры — подлинные. Любителей собирать и обобщать теневые факты в действиях советских войск и военной контрразведки предупреждаю: трагедия «Невского пятачка» не характерна для большинства других операций Красной армии. Операция была специфична и в условиях блокады. Ее трагизм лишь подчеркивает величие подвига советских людей в смертельной битве за Ленинград, героизм и жертвенность его защитников. Да, продолжаются споры о том, оправданны ли жертвы двух операций по удержанию Невского плацдарма (IX.1941–IV.1942 и IX.1942–I.1943), предпринятых по приказам генерала армии Г. К. Жукова и генерал-лейтенанта Л. А. Говорова. «Сражения войск в условиях, при которых защитники крошечного плацдарма отражали в день по 15–16 атак противника. На них обрушивалось до 50 тысяч снарядов, мин и авиабомб в сутки. Однако сломить их волю не удалось» (Энциклопедия «Великая Отечественная война 1941–1945 гг.). Но в этих спорах превалирует то, что в дни, критические для жизни Ленинграда, прорыв блокады был наиболее возможен здесь, где всего 12 километров отделяли войска Невской оперативной группы (НОГ) от нашей 54-й армии, пробивавшейся им навстречу. Где удержание «пятачка» и боевая активность воинов предотвратили намеченное немцами с этого направления наступление на город, где немцы в ежедневных боях также несли большие потери. Только осенью 1941-го была разгромлена 7-я авиадесантная дивизия вермахта, четыре пехотных, танковая и моторизованная дивизии потеряли от 50 до 70 % личного состава и техники, что заставило немцев снимать войска с других участков фронта, и не давало им возможности соединиться с германо-финскими войсками на севере Ладожского и Онежского озер. И, наконец, в январе 1943-го «Невский пятачок» сыграл немалую роль в прорыве блокады под Шлиссельбургом.