Незримые поединки - [31]

В беседах в казино, на квартире Кузнецов очень умело, не проявляя повышенной торопливости, завоевывал симпатии новых «друзей», не вызывая у них подозрения. Он обдумывал каждый свой шаг, действовал осторожно, но целенаправленно.

Как того требовали имеющиеся у Николая Ивановича документы и его легенда, он время от времени уезжал из Ровно в «свою часть» в районе Курска. Конечно, ни в одну из немецких частей он не был внедрен и сам факт существования Пауля Зиберта оставался огромным риском. Но умение Кузнецова держать себя уверенно в любой обстановке всегда выручало его самого и восхищало нас.

Наступил день, когда Николай Иванович обратился ко мне:

— У меня был разговор с моими новыми знакомыми о тебе. Я им сказал, что твоего отца убили бандиты, когда он шел, чтобы оформить свою принадлежность к «фольксдойче», вместе с ним погибли все документы. Единственное, что у тебя осталось, это справка о гибели отца.

— Все хорошо, — сказала я, — справка на подлинном немецком бланке, она не вызовет подозрения. Но что нам делать с немецким происхождением? Никто из моих знакомых, знающих меня с детства, этого не сможет подтвердить. Отец на всю жизнь сохранил свой белорусский акцент. Как быть?

— Не волнуйся, — успокоил Николай Иванович. — Им я объяснил, что лично был знаком с отцом, видел документы, да всего этого нам и не понадобится. Думаю, до этого не дойдет. Главное, нам необходимо проникнуть к Коху, ты ведь знаешь! К концу дня я зайду за тобой, сегодня мы встречаемся со Шмидтом.

В назначенный час состоялась встреча. Каково же было мое удивление, когда Шмидт протянул нам пригласительный билет, где было сказано: «Гауляйтер Восточной Пруссии и рейхскомиссар Украины готов принять обер-лейтенанта Пауля Зиберта и фрейлейн Довгер». Прием назначен на завтра. То, чего мы добивались полтора месяца, становилось реальным.

Прощаясь с обер-ефрейтором, мы договорились о встрече на следующий день. Испытывая особую симпатию к обер-лейтенанту, Шмидт вызвался сопровождать нас до резиденции Коха.

А на квартире с нетерпением нас уже ждали товарищи, все, кто в тот день находился в городе, — Михаил Шевчук, Николай Гнидюк, Жорж Струтинский. Необходимо было обсудить план предстоящей операции. Все больше и больше возникало вопросов. В отряд ушел наш связной Коля Маленький. Надежды на получение совета командира и начальника разведки почти не было. Трудно в течение одной ночи проделать путь в отряд и обратно. Утешало одно: командование узнает о предстоящей операции.

Осложнялось все еще и тем, что прием был назначен не в здании рейхскомиссариата, а в личной резиденции Коха. Она была обнесена забором, вверху колючей проволокой, а у ворот — проходная с автоматчиком.

План операции необходимо было составить так, чтобы у фашистов не возникло ни малейшего подозрения. Мы понимали, что, уничтожив палача, шансов уйти самим не имеем. Где-то вблизи резиденции наши друзья, они постараются в нужную минуту прийти на помощь, но…

Мы старались предвидеть все случайности, весь ход событий. Составили план нашей беседы с Кохом, предугадывая все те вопросы, которые могли его интересовать, и тут же давали на них ответы.

Под диктовку Николая Ивановича заявление на имя Коха мне пришлось переписывать несколько раз. Прочитав его снова и снова, мы находили его недостаточно убедительным. Придирались к каждому слову, букве.

Кончалась тревожная ночь, оставалось решить вопрос с оружием. Выстрел из пистолета «вальтер» давался мне с трудом, а там дорога каждая секунда. Да и как пронести «вальтер»? В сумке, но ее могли оставить в бюро пропусков.

К рассвету приняли окончательное решение: вручая Коху заявление, я отвлекаю его внимание и тем самым даю возможность Николаю Ивановичу вынуть пистолет.

Наступило утро 31 мая. Разговор перешел на другие темы. Мы с Николаем Ивановичем занялись своими туалетами. Посыпались шутки друзей, кто-то бросил реплику по поводу коммерческих способностей Коли Гнидюка. Ему было поручено купить или одолжить фаэтон в городе и в качестве извозчика сопровождать нас. Расчет был простой: при виде сидящего в фаэтоне офицера с девушкой и знакомого им дрессировщика фашисты откроют ворота и мы свободно окажемся на территории особняка.

Утром к дому подкатил фаэтон. В ящик под передним сиденьем были положены гранаты, автоматы. На козлах восседал наш Коля Гнидюк. Рядом с Николаем Ивановичем, в начищенном мундире и со сверкающими регалиями, я — в черном платье, знак траура по отцу. По пути к нам подсаживается Шмидт со своей дрессированной овчаркой, «которая чувствует партизан на далеком расстоянии»; она спокойно уселась у наших ног.

Приближаясь к резиденции, видим наших друзей; за внешним спокойствием — огромная напряженность. Каждый из нас только взглядом говорил друг другу: «Все хорошо, не волнуйся».

Первая неожиданность нас уже подстерегала. Не подействовал на фашистов ни уверенный, надменный офицер, ни хорошо знакомый им дрессировщик, — ворота они нам не открыли. Стоянка у здания рейхскомиссариата была запрещена.

Обращаясь к Гнидюку, Николай Иванович по-немецки дал команду уезжать, а сам с обер-ефрейтором направился в бюро пропусков.