Незримые фурии сердца - [33]

– Да. Но всего пару лет. Он уже на свободе.

– А где он сидел?

– В Джой.

– Здорово. Ты его там навещал?

– Нечасто. Он говорил, ребенку незачем все это видеть.

– Один раз я там был. Маленьким. Мой отец защищал человека, убившего жену. Там воняло…

– Уборной. Я помню. Ты уже рассказывал.

– Правда?

– Да.

– И ты это помнишь? Даже через столько лет?

– Но я же… – я почувствовал, что краснею, однако не хотел, чтобы мое восхищение им открылось так быстро, – и сам там побывал, у меня сложилось сходное впечатление.

– Великие умы и так далее. И что стало с твоим отцом, он эмигрировал?

– Нет, банк взял его обратно.

– Серьезно? – Джулиан расхохотался.

– Да. Он в полном порядке. Только должность его называется иначе. Раньше он был начальником отдела инвестиций и клиентских портфелей.

– А теперь?

– Начальник отдела клиентских инвестиций и портфелей.

– Надо же, какие в банке сердобольные люди. Видимо, для финансистов тюремный срок – что-то вроде знака почета.

Я заметил, что Джулиан обут в кеды, модную новинку для Ирландии.

– Отец привез из Лондона, – сказал он, перехватив мой взгляд. – Это уже вторая пара. Первая была шестого размера, а нога растет. Сейчас у меня восьмой размер.

– Смотри, чтоб священники не увидели, – предостерег я. – Они говорят, в кедах ходят только протестанты и социалисты. Отберут.

– Пусть попробуют, – усмехнулся Джулиан, однако стянул кеды, поочередно наступив носком одного на пятку другого, и ногой затолкнул их под кровать. – Ты, часом, не храпишь?

– По-моему, нет.

– Это хорошо. А я вот, говорят, храплю. Надеюсь, тебе это не помешает.

– Пустяки. Я сплю крепко. Ничего не услышу.

– Поглядим. Сестра говорит, как будто включили ревун.

Я улыбнулся, мне уже не терпелось, чтоб наступило время отбоя. Интересно, Джулиан переоденется в пижаму в туалете или прямо здесь? Наверное, здесь. По нему не скажешь, что он застенчив.

– Как оно тут вообще? – спросил Джулиан. – От скуки не сдохнешь?

– Да нет. Ребята нормальные, священники-то, конечно, злые…

– А чего ты хочешь? Ты встречал попа, который не желал бы показать тебе, где раки зимуют? Они же при этом кончают.

Я аж задохнулся в смятенном восторге.

– Вряд ли. До этого, наверное, не доходит. Просто их так учат в семинарии.

– Да все они сексуально озабоченные. Пойми, трахаться им нельзя, а у них стояк, вот они и лупят мальчишек. Для них это предел наслаждения. Дурь, конечно. Я вот тоже сексуально озабочен, но я же понимаю, что битьем детей проблему не решишь.

– А чем решишь? – спросил я.

– Чем, чем – траханьем. – Джулиан пожал плечами, словно это само собой разумелось.

– Ну да, – сказал я.

– А ты не замечал, что ли? Вот когда в следующий раз поп тебя взгреет, ты глянь на его сутану – у него ж торчит, как мачта. А потом он бежит к себе и дрочит, мечтая о мальчиках. Попы к вам в душевую заглядывают?

– Да. Проверяют, чтоб все мылись тщательно.

– Черта лысого. – Джулиан смотрел на меня как на несмышленыша. – Их интересует совсем другое. В прежней школе один поп, отец Креминс его звали, хотел меня поцеловать, так я врезал ему по роже. Сломал нос. Кровищи натекло! Но потом он молчал в тряпочку, иначе я бы все рассказал. Он говорил, что на дверь налетел.

– Мужские поцелуи! – Я нервно хохотнул, почесывая голову. – Вот уж не думал… надо же… зачем, когда есть…

– Что с тобой, Сирил? Весь покраснел, бормочешь чего-то.

– Похоже, я простыл, – сказал я, но тут, как назло, пустил петуха и оттого повторил нарочитым басом: – Простуда, похоже, начинается.

– Смотри меня не зарази. – Джулиан положил на тумбочку зубную щетку, полотенце для лица и роман Э. Форстера «Говардс Энд». – Терпеть не могу болеть.

Повисла долгая пауза, он как будто забыл обо мне.

– Где ты учился раньше? – наконец спросил я.

– В Блэкрок-колледже.

– Но твой отец, по-моему, закончил Бельведер?

– Верно. Он из тех выпускников, кто смакует воспоминания о былых победах на регбийном поле, однако помнит и все плохое, а потому не отдаст своего сына в ту же школу. Из Блэкрока он меня забрал после того, как мой учитель ирландского языка опубликовал в «Айриш таймс» стишок собственного сочинения, в котором подверг сомнению целомудрие принцессы Маргарет. Отец слышать не может худого слова о королевской семье. Хотя, говорят, принцесса Маргарет слаба на передок. Дескать, переспала с половиной лондонских мужиков и даже кое с кем из женщин. А что, очень может быть. Она телка видная. Не то что королева. Ты можешь представить, как ее величество насаживается на елдак принца Филиппа? Такое лишь в кошмарном сне привидится.

Подобная откровенность меня ошеломила, и я попытался вырулить на какую-нибудь безопасную тему:

– Я помню твоего отца. Однажды он ворвался на наш званый ужин и затеял драку с моим приемным отцом.

– Твой старик дал сдачи?

– Дал. Но безуспешно. Его отделали.

– Да уж, в молодости старина Макс был отменным бойцом, – гордо сказал Джулиан. – И сейчас навыков не утратил. Уж я-то знаю.

– А ты помнишь нашу встречу? – спросил я.

– Что-то такое маячит. Вроде как помню, но смутно.

– Моя комната была на последнем этаже.

– Сейчас это комната Алисы. Я туда не захожу. Там все провоняло духами.