Незнакомка в зеркале - [4]

Влажное полотенце выскользнуло из внезапно онемевших пальцев и упало на пол.

Кто эта девушка?

Уж точно не она. Лизетт прекрасно помнила собственную внешность, но там не ее отражение. Она резко развернулась, лихорадочно ища незнакомку, отразившуюся в зеркале, готовая увернуться, готовая сбежать, готовая бороться за свою жизнь, но рядом никого не было. Она одна в ванной, одна во всем доме… одна-одинешенька.

Вдруг в голове зашептали голоса, едва уловимые, почти призрачные. Повернувшись к зеркалу, Лизетт постаралась подавить ужас и отчаяние и принялась изучать неведомую особу, словно та была врагом, а не… а не кем? Или чем? Полная бессмыслица. Дыхание стало учащенным и поверхностным, звуча словно издалека и явно панически. Что, черт возьми, происходит? У нее нет амнезии. Лизетт знала, кто она такая и где находится, помнила свое детство, свою подругу Диану и прочих сослуживцев, помнила одежду, висящую в гардеробе и наряд, который запланировала надеть сегодня. Помнила, что съела на ужин накануне вечером. Помнила всё, кроме этого лица в зеркале.

Чужого лица.

Ее собственное, запечатленное в голове, более мягкое и округлое, может, даже более красивое, хотя физиономия в зеркале вполне себе симпатичная, разве что чуть угловатая. Глаза те же – синие, на том же расстоянии друг от друга, пожалуй, немного глубже посаженные. Как такое возможно? Как глаза могли стать глубже посаженными?

Что еще похожего? Лизетт наклонилась ближе к зеркалу, изучая бледную веснушку на левой стороне подбородка. Да, веснушка на прежнем месте, в детстве была заметнее, теперь почти невидимая, но все же имеется.

Все остальное было… неправильным. Нос тоньше, да еще и с горбинкой, скулы рельефнее и выше, чем должны быть, нижняя челюсть более квадратная, подбородок – более четкий.

Лизетт настолько растерялась и испугалась, что стояла словно парализованная, неспособная ни на какие действия, даже если бы что-то путное пришло в голову. Продолжала разглядывать себя в зеркале, пока мысли лихорадочно метались в поисках хоть какого-то разумного объяснения.

Но безуспешно. Чем это можно объяснить? Предположим, она попала в аварию и перенесла кардинальную реконструкцию лица, тогда временная амнезия возможна, безусловно, но ведь потом она наверняка вспомнила бы и пребывание в больнице, и операции, и реабилитацию. Даже если ненадолго впадала в кому, потом кто-нибудь непременно всё бы ей рассказал. Но она не впадала в кому.

Никогда.

Лизетт прекрасно помнила свою жизнь. Не приключалось с ней никаких аварий, за исключением одной-единственной, в которой погибли родители, перевернувшей ее мир вверх дном – на тот день ей только-только исполнилось восемнадцать. Тогда Лизетт физически не пострадала, потому что ее не было в той машине, но ей пришлось бороться с последствиями – с сокрушительной печалью, с ощущением стремительного засасывания в черную воронку одиночества, куда канула прежняя беззаботная благополучная жизнь.

Точно такое же чувство нахлынуло и сейчас – ощущение непостижимой чудовищной катастрофы. Лизетт потерялась во всех смыслах сразу, непонятно, что делать, совершенно невозможно осознать немыслимую перемену.

Может, она сошла с ума. Может, ночью ее разбил инсульт. Точно. Инсульт. Чем и объясняются выкрутасы памяти. Чтобы проверить догадку, улыбнулась, в зеркале симметрично поднялись уголки рта. Потом подмигнула каждым глазом по очереди. Затем подняла руки вверх. Обе функционировали нормально, хотя, принимая душ и моя волосы, она наверняка заметила бы неладное, случись что с руками.

– Десять, двенадцать, один, сорок два, восемнадцать, – быстро прошептала Лизетт, выждала тридцать секунд, повторила снова. – Десять, двенадцать, один, сорок два, восемнадцать.

Удостоверилась, что способна перечислить те же числа и в той же последовательности, хотя… если она перенесла апоплексический удар, способна ли всё правильно оценить?

Мозг и тело, по всей видимости, на ходу, так что инсульт, скорее всего, можно исключить.

И что теперь? Надо кому-то позвонить. Кому? Диане. Конечно. Лучшая подружка наверняка поможет, вот только непонятно, как сформулировать вопрос. «Эй, Ди, когда я доберусь до работы, присмотрись и дай знать, не изменилось ли у меня лицо со вчерашнего дня, ладно?».

Дурацкая идея, но потребность хоть что-то выяснить была неодолимой. Лизетт направилась к телефону, и тут внезапная паника заморозила на полпути. Нет. Нельзя. Звонить нельзя. Они засекут.

Они? Кто «они»?

Едва Лизетт задалась этим вопросом, как неожиданно вся взмокла, живот скрутило. Рванула обратно в ванную, с трудом сдерживая приступ тошноты. Выпитый глоток кофе подкатил к горлу, она обхватила себя руками, тело била крупная непрекращающаяся дрожь. Острая боль ножом резала глаза, настолько сильная, что слезы потоком потекли по щекам, застилая зрение.

Когда судорожная рвота прекратилась, Лизетт бессильно осела на холодный пол и потянулась за рулоном туалетной бумаги, чтобы вытереть слезы и высморкаться. Ужасная боль в черепе затихла, словно разжались внутренние тиски. Задыхаясь, закрыла глаза и откинула голову назад, пока не уперлась в стену. Она так устала, словно пробежала тридцать миль. Тридцать миль? Откуда ей знать, как чувствует себя человек, пробежавший тридцать миль? Она никогда не увлекалась бегом. Никогда. Иногда прогуливалась, в детстве ездила верхом, но уж точно не была фанаткой фитнеса.