Незнакомка - [3]

Разумеется, под открытым небом несравненно лучше, чем в машине. Поэтому лето — моя излюбленная пора, а маленькие поселки на побережье теплого моря — излюбленные места прогулок.

Мне не нужна физическая страсть — радости плоти, как и вкус коктейля, и удовольствие от отличного ужина — для меня не существуют. (Возможно — пока, возможно, это ещё впереди.) Но я отдаюсь ему — безудержно, безоглядно, со всем вдохновением, со всеми умениями из полузабытой Кама-сутры — чтобы полнота его счастья, его головокружения и сладкого сумасшествия была абсолютной.

* * * * * * *

Их было немного. Хватит пальцев, чтобы всех перечислить, — на одной руке.

Двое догадались, кто я. Один — молча оделся и ушел, и я не знаю, что с ним стало впоследствии. Другой сошел с ума в течение двух минут, у меня на глазах.

Никогда не забуду этой картины: как меняется лицо человека — умное, жесткое, нервное — стремительно седеют волосы, заполняются белесой мутью глаза, речь превращается в судорожные обрывки, полные невнятного ужаса и дикой тоски.

И тот и другой были первыми. Я учусь на своих ошибках. Начиная с третьего, я прилагала все силы, все навыки и умения, чтобы подобного больше не произошло. И мне это удавалось.

Трое остальных просыпались абсолютно счастливыми. И моя записка, придавленная округлой галькой или нанизанная на рычаг передач, ласковая, поверхностно-торопливая, не омрачала их счастья: они были совершенно уверены, что найдут меня и безумное, ирреальное счастье будет длиться и длиться…

Я ускользала на рассвете. Нет, ещё раньше — в предрассветных сумерках. Когда сон наиболее крепок, а солнечные лучи — мои главные враги и разоблачители — ещё не протянулись из облаков над морской гладью.

На меня нельзя смотреть при дневном свете. Тот, сошедший с ума, увидел меня на рассвете — я замешкалась, медля уходить, любуясь его пушистыми ресницами и резкими бровями, полуулыбкой, раскинутыми в истоме руками с выпуклыми веточками вен и совершенно дивным оттенком юной кожи — смуглым, розовеющим от крови и первых солнечных лучей.

Он слишком резко проснулся.

Я не успела ни отпрянуть, ни отвернуться.

* * * * * * *

Но если совсем честно — а есть ли смысл обманывать себя или кого-то ещё? — я не знаю, что стало с теми тремя, что крепко спали в тот миг, когда я прощалась с ними.

Надеюсь, они живы-здоровы.

Надеюсь, их рассудок не помутился.

Но вполне допускаю, что их любовь ко мне оказалась такой сильной и неожиданной, подобной цунами, что их разум не выдержал. Или же — не вынесла их воля к жизни, и они покончили с собой.

Не знаю, не знаю…

И, честно говоря, не стремлюсь узнать.

Я не демоница, не посланница преисподней. Я не желаю зла тем, кому выпало редкое счастье (чудовищное несчастье) попасться на мои ненасытные, жадные очи.

К тому же и мне каждое расставание дается нелегко — долго прихожу в себя, восстанавливаю дыхание, выздоравливаю от каждой страсти.

Все дело в том, что за время своей жизни в плотном теле я очень изголодалась по любви. Она не была короткой, моя земная жизнь — полвека с лишним, но любви — счастливой, взаимной — было отпущено до обидного мало. Жалкие крохи. «Ста часов счастья», как поется в песне, у меня бы не набралось.

Два недолгих романа, закончившихся разрывом, унижением и не утихавшей с годами болью. Безрадостный брак по схеме «встретились два одиночества», продержавшийся всего семь месяцев.

И всё.

И всё!..

Месяцы и годы депрессии, апатия и тоска, балансирование на грани психушки и самоубийства…

От нехватки банального «женского счастья» и хронического одиночества я углубилась в эзотерику. Прочла десятки мудреных книжек. Стала отшельницей, сухой и безмолвной, «не от мира сего».

В пятьдесят шесть лет я благополучно и быстро перешла в мир иной посредством обширного инфаркта. (Помню, последним земным чувством было огромное облегчение.) И вот тут мне пригодились почерпнутые из эзотерических книжек знания и умения — благодаря им я стала кем-то вроде блоковской Незнакомки.

Дежавю — думаю, мои возлюбленные жертвы и просто посетители ночных баров испытывали это чувство: мимолетное ощущение чего-то знакомого и чудесного, уже случавшегося когда-то давно.

Поскольку вряд ли найдется человек, который бы не знал, с детства или отрочества, это дивное и странное стихотворение.

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна…

* * * * * * *

Труднее всего имитировать биение сердца и теплую кровь. Поначалу у меня долго не получались необходимые 36,6 градусов. Либо меньше — и тогда мужчины вздрагивали от моих ледяных прикосновений. Либо перебор — и тогда собеседники, беря, словно невзначай, за руку, испуганно спрашивали, нет ли у меня лихорадки.

И ещё — я, кажется, уже говорила об этом — не имея навыков профессионального скульптора, очень трудно творить нос. Идеально красивый, породистый, с тонкой переносицей и маленькой горбинкой.

Все остальное относительно просто.