Нежный бар - [96]

Комната отдела новостей была длинной, как городской квартал, с флуоресцентной прерией металлических столов. Полагаю, что в «Таймс» в 1986 году работали и женщины, но я ни одной из них не заметил. Я не видел ничего, кроме десятков мужчин: элегантных мужчин, умных мужчин, солидных мужчин с наморщенными лбами, которые суетились под клубами огромных грозовых облаков из дыма. Как все знакомо. Одного из них я видел по телевизору. Недавно его показывали в новостях, так как ему пришлось отсидеть в тюрьме, чтобы отстоять свои взгляды, и еще он был известен тем, что никогда не расставался со своей трубкой, которой попыхивал и сегодня утром. Мне хотелось подойти к нему и рассказать, как я восхищен тем, что он сидел в тюрьме в защиту первой поправки к конституции, но я не мог, потому что выглядел так, будто тоже отсидел в тюрьме, хотя и не защищал никаких поправок.

В дальнем углу отдела новостей я наконец увидел женщину, одиноко сидящую за крошечным столом. Мари, точно она. Казалось, я шел к этому столу целую неделю. Все, мимо кого я проходил, говорили по телефону, и я был уверен, что они обсуждали меня. Мне хотелось извиниться перед Мари, которая уже встала и бросила на меня такой раздраженный взгляд, что я подумал, не уволила ли она охранника в холле через пять минут после того, как я вошел.

— Джей? — спросила она.

— Джей Ар.

— Да.

Мы обменялись рукопожатиями.

Указав мне на стул, она снова села за стол. Разложила какие-то конверты, положила карандаш в карандашницу и стопку бумаг в корзинку для исходящей документации. Я был уверен, что она также быстро принимала решения по поводу людей, распределяя их по соответствующим местам. Затем Мари повернулась ко мне и стала ждать объяснений. Я подумывал о том, чтобы соврать, но у меня не было сил. Тогда я решил улыбнуться, но мне не хотелось, чтобы рассеченная губа опять начала кровоточить. И мне казалось, что у меня шатается зуб. Поэтому ничего не оставалось, как коротко рассказать о том, как меня ограбили. Когда я закончил, Мари постучала длинным ногтем об стол.

— Да, язык у вас хорошо подвешен. Этого у вас не отнять.

Я заверил ее, что не хотел проявлять неуважение, явившись в таком виде. Объяснил, что охранник меня не совсем правильно понял. Я сказал, что люблю «Таймс», преклоняюсь перед этой газетой, что я прочел каждую книгу, которую смог найти об истории газеты, включая редкие мемуары первых издателей. Пытаясь выразить свои чувства, я сам стал лучше их понимать. До меня неожиданно дошло, почему я с подросткового возраста был очарован «Таймс». Да, газета предлагала черно-белую схему мира, но, кроме этого, она была призрачным мостом между мечтами моей матери и моими собственными. В журналистике сочетались респектабельность и сложность задач. Как адвокаты, репортеры «Таймс» носили костюмы «Брукс Бразерз», читали книги и защищали униженных — но вместе с тем много пили, травили байки и сидели в барах.

Неподходящий момент для хвалебной речи. От усилий, потраченных на то, чтобы объяснить ситуацию, понять себя и принести кучу извинений — и все это, пытаясь не дышать текилой на Мари, — я побледнел. Из моей губы снова сочилась кровь. Мари протянула мне салфетку и спросила, не дать ли мне стакан воды. Она попросила меня расслабиться. Просто расслабиться. Молодой человек, который с такой явной небрежностью относится к своему внешнему виду, сказала она, настолько открытый приключениям, влюбленный в «Таймс» и так много знающий о традициях газеты, станет очень хорошим корреспондентом. Между прочим, заметила женщина, я произвожу такое впечатление, будто из меня может получиться военный корреспондент. На стуле возле своего стола она видела нечто большее, чем неудачника с Лонг-Айленда двадцати одного году от роду с фингалом под глазом, страдающим похмельем, принесшим папку, полную отвратительных статей. Каким бы я ни был, добавила Мари, я могу стать «порывом свежего воздуха».

Время шло, а Мари все смотрела на меня в раздумье. Я видел, что она взвешивает два варианта. Затем она дважды моргнула, и стало ясно, что она выбрала второй вариант. И сказала, что у них есть определенный протокол приема на работу. Она не имеет права сразу предложить мне место. Нужно посоветоваться с редакторами. Соблюсти правила.

— Однако, — сказала Мари, — мне нравится твой прикид.

Такого слова я никогда не слышал. Я пытался придумать, что ответить, но Мари уже встала, снова протянув мне руку. Если не случится ничего непредвиденного, заключила она, то скоро ты придешь сюда как новый сотрудник «Таймс».

Когда через два часа я со своей новостью примчался в «Пабликаны», там все просто с ума посходили. Наконец-то, сказали мужики, я начал делать что-то со своей жизнью. Поступить в университет — это было прекрасно. Закончить его — тоже неплохо. Но теперь пришла пора для настоящего достижения! Газетчики — Джимми Кэннон, Джимми Бреслин, А. Дж. Либлинг, Грантленд Райс — были богами для посетителей бара, и то, что я принят в их почетные ряды, заслуживало криков «ура» и крепких объятий.

Дядя Чарли сжал мою руку так, что у меня заломило кости, но потом решил, что этого мало. Он вышел из-за стойки и поцеловал меня в щеку.