Нежные щечки - [117]

— Извините, — со стороны сада в дом заглянул мужчина.

Это был Мидзусима в рабочем костюме цвета хаки, с черным подносом в руках. Видно, принес обед, приготовленный Цутаэ. Воображение нарисовало что-то липкое в меде и сахаре — Уцуми чуть не стошнило.

— Уцуми-сан, как себя чувствуете?

— Уже нормально. Извините, что доставил вам столько хлопот, — поприветствовал его Уцуми, лишь слегка приподняв с пола голову.

Мидзусима разулся и вошел в дом.

— С открытой дверью-то не холодно? Сегодня не по-летнему прохладно, может, закрыть?

Он закрыл дверь, как-то смущенно засуетился, ставя поднос на стол. Видимо, ему показалось странным, что Уцуми не встал его поприветствовать, а продолжал лежать на полу.

— Мидзусима-сан, — заговорил Уцуми. — Я вот вчера забыл спросить.

— Что именно?

— Ваше впечатление от того происшествия.

— Впечатление?

— Ага. Хотел спросить о вашем впечатлении, — сказал Уцуми, глядя на идеально белые носки Мидзусимы.

Мидзусима остолбенел.

— Даже не знаю, что и сказать. Как бы там ни было, это трагедия.

— Ну, мы не знаем, трагедия это или нет, так ведь? Может, девочка где-то тут рядом, жива-невредима. Нам это неизвестно.

— Так-то оно так… — Мидзусима стал оглядываться, не видно ли где Касуми. — А госпожа Мориваки где?

— Нет ее. Как раз удачный момент. Расскажите, что думаете.

— Ой, я расстроился. Вообще-то я здорово был расстроен. Про меня же, сами знаете, всякие беспочвенные слухи ходили, что я девочками несовершеннолетними увлекаюсь, что имел за это дисциплинарные взыскания и был уволен из армии. Думаю, что я доставил много хлопот и Идзуми-сан, и хозяйке.

«Увлекаюсь несовершеннолетними девочками» Мидзусима произнес так тихо и скороговоркой, будто это казалось ему чем-то отвратительным.

— То есть это все только слухи? И вы совсем не по этому делу?

— Конечно. Да вы мой послужной список проверьте, и все будет ясно как божий день. Я вам с полной ответственностью говорю, все это вранье. Про меня с хозяйкой тоже разное говорят, и не все правда. Знаете, как тяжело это слышать! Это происшествие всю нашу жизнь исковеркало. Мы же здесь живем. Тем, кто в Токио вернулся, не понять, как тяжело нам, тем, кто здесь остался и кому приходится всякое выслушивать. Я думаю, что Идзуми-сан от этих треволнений и покончил с собой. Это ж все чистая ложь, что он из ревности ко мне застрелился. Исчезновение ребенка много всяких слухов порождает. Кто говорит, что я это сделал, кто — что Идзуми-сан, а некоторые и на хозяйку напраслину возводят. Цена ниже плинтуса упала, никто покупать не хочет. Туристы на экскурсию стали приезжать! Есть и такие, что говорят, будто она в нашем саду похоронена. Нет этим людям прощения. Эти слухи от продавцов из киосков, что рядом с озером, пошли. Босс-то хотел здесь устроить для себя рай на земле на старости лет. А что получилось? Развал один. От отчаяния он это сделал, я вам точно говорю. Неловко такое говорить, но после того, как Исияма-сан купил здесь дачу, одни сплошные несчастья. Эти люди для меня как ходячая зараза. Ужасно, что я это говорю! Но ведь после того, как Идзуми-сан застрелился, хозяйка была вне себя от горя. Даже думала последовать его примеру. Я ведь потому и решил служить ей верой и правдой, что увидел, в каком она состоянии. Я могу жить вместе только с тем человеком, которого почитаю.

— А что, в армии такого человека не нашлось?

— Послушайте, Уцуми-сан, армия — это работа. — Мидзусима бросил на Уцуми косой взгляд, демонстрируя презрение к его провокационному вопросу. — Я же говорю о личной жизни.

— А Идзуми-сан, на ваш взгляд, каким человеком был?

Неожиданно Уцуми почувствовал острую боль в животе. Зря он, наверное, лежит на холодном полу. Тем не менее позу менять он не стал, боясь отрыжки желчью, а чтобы отвлечься, стал глубоко дышать.

— Босс? Босс был чистейшей души человек.

— Как ребенок, что ли? — обливаясь липким потом, не забывал подтрунивать Уцуми.

Мидзусима с серьезным видом возразил:

— Называть его ребенком было бы неверно. Чистой он был души человек. После того происшествия он ведь как сказал: «Мидзусима, все пропало. Я в ответе за то, что здесь произошло».

— Получается, что, застрелившись, он взял на себя ответственность?

Уцуми скривился от боли, но Мидзусима, видимо приняв его гримасу за усмешку, не смог скрыть раздражения. Для учтивого человека, каким он хочет казаться, Мидзусима, пожалуй, слишком вспыльчив, подумал Уцуми.

— Ну зачем вы так.

— А что я плохого сказал?

— Дело не в том, что вы что-то плохое сказали, просто есть люди, которым когда говоришь, что он взял на себя ответственность, сразу начинают подозревать, что вроде как он и есть преступник. Я много раз повторял, что и Идзуми-сан, и госпожа, и я, когда девочка исчезла, были дома, — голосом, полным отчаяния, настаивал Мидзусима. — Ошибки тут быть не может. Как раз в это время позвонил участковый Вакита. Было, наверное, самое начало девятого. У него на следующий день должен был быть выходной, и они с Идзуми-сан договаривались поехать на рыбалку.

— О, я его знаю.

Уцуми припомнил лицо Вакиты. Розовощекий, флегматичного вида парень на деле оказался шустрым малым, отдавал толковые указания поисковому отряду. После того случая его перевели в другой район, туда же, где служил Уцуми, и он стал следователем. Уцуми вспомнил, как Вакита сам подошел к нему и заговорил о том, как бы ему хотелось работать следователем.