Нежность и ненависть - [36]

К тому же он не пьет кровь, не нуждается в кормлении, а это то, что фундаментально определяет нас. Так что, если он этого не делает, он не может быть одним из нас.

Проходит еще пятнадцать минут, прежде чем Джэ просовывает свою влажную голову в дверной проем. Мокрыми его золотистые волосы выглядят темными, очки снова на лице. Он сбросил их прошлой ночью перед нашим очень чувственным душем.

– Эй, для тебя на стойке кружка и чайный пакетик.

– Спасибо. – Он медленно подходит к стойке, затем садится на барный стул. Я хватаю чайник, подхожу и наливаю в его кружку кипяток, стараясь не пролить его на столешницу.

Закончив, я поднимаю на него глаза:

– Все в порядке, доктор?

Он открывает чайный пакетик и медленно опускает его в чашку. Смотрит в нее, его лицо непроницаемо.

– Мое прошлое снова затуманивает мой взгляд.

Я выдыхаю смешок. Не потому, что смешно, а потому, что это прямолинейно.

– Могу ли я помочь с этим? Я ценю твою честность.

Он смотрит на меня, его прекрасные глаза серьезны.

– Все кончено?

– Ты хочешь, чтобы было кончено?

– Ну… не совсем.

– Тебе понравилось прошлой ночью?

– Да. А тебе?

Я улыбаюсь.

– Очень. Я хотел бы сделать это снова. Кроме того, ты сказал, что хочешь два ужина.

– Я сказал столько, сколько смогу получить. – Он впервые улыбается. Слабая, нерешительная улыбка, но она есть.

– Помню. – Я опираюсь на стойку локтями напротив него. – Из-за того, кто я и кто ты, у нас никогда не может быть ничего серьезного…

Доктор кивает.

– Знаю.

– Но пока мы оба получаем удовольствие, я думаю, мы должны наслаждаться?

– Я бы этого хотел. – Джэ улыбается чуть ярче, и, клянусь, его глаза выглядят так, будто излучают свет. Я качаю головой.

– Хорошо, – говорю я. – Давай заключим сделку.

Теперь Джэ демонстрирует свою обычную искреннюю ухмылку. Его идеально ровные белые зубы блестят. Он поднимается со стула и подается вперед, слегка наклоняя голову, и прижимается своими губами к моим.

Сладкий медленный поцелуй, кажется, у нас уже есть свой собственный ритм. Мы изучаем друг у друга. Его рот на вкус как персики и корица, хотя я знаю, что у него не было даже возможности почистить зубы, а у людей обычно ужасный запах изо рта по утрам.

Позже на неделе Харука присылает мне сообщение с просьбой приехать в поместье. Это странно.

Харука никогда мне не пишет. Он вообще никому не пишет. Нино говорит, что он отвечает ему (иногда) только потому, что он уже больше года ругается с ним по этому поводу. Чистокровному попросту не нравятся смартфоны. Что-то в их свете раздражает его глаза. Это не официальная повестка с печатью его семьи, доставленная и написанная от лица Асао, но, зная Харуку, что-то не так.

В пятницу у меня наконец-то появляется время заглянуть в поместье. Пробыть в Европе две недели – это фантастика, но дома у меня накопилось множество встреч и заявок. Я сказал Джэ, что постараюсь в течение недели приехать в Химэдзи на ужин, но у меня не было времени. Может быть, я зайду сегодня вечером ненадолго? Воскресенье просто лучше подходит для нас обоих, потому что у него выходной, и у меня обычно тоже.

Сегодняшний визит в дом Харуки и Нино совершенно другой, потому что, когда я вхожу, Асао говорит мне, что Харука в своем кабинете.

– Где, черт возьми, его кабинет? – спрашиваю я. – Мы ведем все наши дела на кухне.

Асао смеется над этим, провожая меня по коридору противоположному кухне.

– Ваш парень, врач, пробудил в Харуке искру жизни. Он едет в Гонконг на следующей неделе.

Я удивляюсь, опешив.

– Гонконг? Он не мой парень. – Мне сто тридцать лет, а Джэ больше тридцати. Никто в этой ситуации не является гребаным «парнем».

Асао останавливается, приподнимая бровь.

– Ты сейчас спишь с кем-нибудь еще?

Я возмущенно вскидываю подбородок.

– Откуда ты знаешь, что я с ним сплю?

– Ты спишь с ним. Дома. Это само по себе говорит о многом.

– Ладно, старик. Продолжай идти.

Асао смеется и идет вперед. Я слишком много ему говорю. Если честно, Асао немного похож на отца, которого у меня никогда не было. Ну, на отца, которого я хотел бы иметь. Он говорит мне то, что мне нужно услышать, но он добрый. Вдумчивый, в меру ворчливый. Я спросил Харуку, каково это – быть воспитанным Асао после смерти его собственного отца. Он сказал, что очень уважает Асао и ценит ту роль, которую он сыграл в его воспитании, но что ни один вампир не сможет заменить ему биологического отца.

Я слышал, что отец Харуки, Хаято Хирано, был невероятным мужчиной – как публично, так и в личной жизни. Очень остроумный и крайне ласковый. Озорной. Вампиры в Окаяме являются убежденными сторонниками клана Хирано отчасти из-за него.

Харука однажды рассказал мне, что, когда он был маленьким, отец часто играл с ним в прятки. Когда Харука шел его искать, тот выскакивал откуда-то и подхватывал сына, обнимая и целуя. Харука сказал, что это было одновременно волнующе и пугающе.

Эта история и ее образ остались со мной. Я не могу вспомнить ни одного случая, когда мой отец играл со мной так – или каким-либо другим образом. Ситуация Харуки была исключением. Моя – скорее нормой. Олдскульные чистокровные отцы… Они не ласковые и в прятки обычно не играют.