Нежность - [43]

— У него хорошее нутро.

— Да? И как ты это видишь?

— Я чувствую. Чутьем. Нутро у него великолепное.

Натали еще раз поцеловала бабушку. Пора было идти спать. Маркус загасил сигару и сказал Мадлен: «Сон — это путь, ведущий к завтрашнему супу».

Мадлен спала внизу: ей было уже тяжело подниматься по лестницам. Остальные комнаты находились на втором этаже. «Так что она нас не побеспокоит», — сказала Натали, взглянув на Маркуса. Эта фраза могла означать что угодно — и сексуальный намек, и сугубо практическую данность: завтра утром нам можно спокойно поспать. Маркусу не хотелось размышлять. Будет он с ней спать — да или нет? Конечно, ему этого хотелось, но он понял, что надо ни о чем не думать и просто подняться по ступенькам. Наверху его в очередной раз поразила теснота. После дорожки, по которой они ехали на машине, и второй дорожки, по которой они обходили дом, он в третий раз чувствовал, что ему тесно. В этом странном коридоре было несколько дверей — по числу комнат. Натали прошлась взад-вперед, не говоря ни слова. На втором этаже электричества не было. Она зажгла две свечи, стоящие на маленьком столике. Ее лицо стало оранжевым, но скорее цвета рассвета, чем заката. Она тоже колебалась, по-настоящему колебалась. Она знала, что решение принимать ей. Посмотрела на огонь, в упор, не жмурясь. И открыла дверь.

112

Шарль закрыл за собой дверь. Он был не в себе и вообще ни в ком, просто отдельно от собственного тела. От полученных днем оплеух болело лицо. Он прекрасно знал, что был жалок и к тому же сильно рисковал: не дай бог в шведских верхах узнают, что он хотел переместить сотрудника из личных соображений. Но вообще-то вряд ли это дело выплывет наружу. Он был уверен, что больше их здесь не увидят. В их бегстве был привкус бесповоротности. И именно это задевало его больнее всего. Никогда больше не видеть Натали. И во всем виноват он сам. Он вел себя как псих и злился на себя как сумасшедший. Ему просто хотелось на секунду увидеть ее снова, попытаться вымолить прощение, попытаться перестать быть пафосным. Хотелось найти наконец слова, которые он так искал. Жить в мире, где ему оставят еще хоть один шанс быть любимым Натали, в мире беспамятства чувств, где он мог бы снова встретить ее в первый раз.

Он вошел в гостиную. И оказался перед женой, сидящей на диване: вечное, неизменное зрелище. Эта вечерняя сцена была музеем с одной-единственной картиной.

— У тебя все в порядке? — выдохнул он.

— Да, все нормально. А у тебя?

— Ты не волновалась?

— По поводу?

— Ну, сегодня ночью…

— Нет… А что было сегодня ночью?

Лоранс даже не повернула головы. Шарль говорил куда-то ей в шею. И он понял: она даже не заметила, что он вчера не ночевал дома. Что между ним и пустотой не было никакой разницы. Это было головокружительно. Ему захотелось ее ударить: сравнять счет ударов этого дня. Вернуть ей хотя бы одну из полученных оплеух. Но его занесенная рука на миг повисла в воздухе. Он начал разглядывать жену. Рука по-прежнему висела в воздухе отдельно от него. Внезапно он понял, что больше не может жить без любви, что задыхается в своем иссушенном мире. Никто и никогда не сжимал его в объятиях, никто и никогда не проявлял ни малейшей привязанности к нему. Почему все так вышло? Он забыл о том, что существует нежность. Он был изгоем в мире деликатности.

Его рука медленно опустилась, и он провел ею по волосам жены. Он был взволнован, по-настоящему взволнован, сам толком не понимая, откуда вдруг взялось такое волнение. Он сказал себе, что у жены красивые волосы. Наверное, все дело в этом. Его рука спустилась чуть ниже, коснулась ее шеи. Некоторые сторожевые посты на ее коже еще хранили память о былых поцелуях. Память о его любовном пыле. Ему хотелось превратить затылок жены в точку отсчета и заново покорить все ее тело. Он обошел диван и оказался перед ней. Встал на колени и попытался ее обнять.

— Что ты делаешь? — вяло спросила она.

— Я тебя хочу.

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас.

— Ты застал меня врасплох.

— Ну так что ж? Чтобы тебя поцеловать, надо договариваться заранее?

— Нет… глупый.

— А знаешь, что еще хорошо бы сделать?

— Нет, а что?

— Съездить в Венецию. Да, я это устрою в ближайшее время… Съездим на уикенд… вдвоем… нам там будет лучше…

— Ты же знаешь, у меня морская болезнь.

— Ну и что? Не важно… В Венецию летают самолетом.

— Я про гондолы. Жалко, что мы не сможем прокатиться в гондоле. Тебе не кажется?

113

Еще одна мысль еще одного польского философа

Только свечи знают тайну агонии.

114

Натали вошла в комнату, где обычно спала. Она шла при свечах, но прекрасно могла бы двигаться в полной темноте — она знала здесь все закоулки. Маркус шел за ней, положив руки ей на бедра. Это была самая светоносная темнота в его жизни. Он боялся, как бы слишком острое счастье не лишило его всех мужских способностей. Избыток возбуждения нередко парализует. Нет, не надо думать об этом, просто отдаться на волю каждой секунды. Каждый вздох был как целый мир. Натали поставила свечи у изголовья. Они стояли лицом друг к другу в волнующем колыхании теней.

Она положила голову ему на плечо, он погладил ее по волосам. Они могли стоять так вечно. В своем романе они могли спать и на ходу, и стоя, и сидя. Но было так холодно. Холод был, помимо прочего, нежилой: сюда давно никто не заходил. Это место нужно было завоевать заново, добавить в него новые воспоминания. Они улеглись под одеяла. Маркус по-прежнему без устали ласкал волосы Натали. Он так их любил, он хотел узнать их все, один за одним, узнать их историю и их мысли. Он хотел отправиться в путешествие по ее волосам. Натали было хорошо с этим мужчиной, с его деликатностью, с его нежеланием торопить события. Однако он не терял времени даром. Он уже раздевал ее, и ее сердце билось с неведомой прежде силой.