Нежность - [28]

— Так что за подарок? — спросила она.

— Я вам его вручу, только обещайте, что откроете его не раньше, чем придете домой.

— Договорились.

Маркус протянул ей маленький пакетик, и Натали положила его в сумку. Они посидели так еще минуту — минуту, что длится и теперь. Маркус чувствовал, что не обязан говорить, заполнять пустоту. Оба были расслаблены и счастливы, что снова вместе. Чуть погодя Натали сказала:

— Надо, наверно, вернуться. Если мы не вернемся, это будет выглядеть странно.

— Вы правы.

Они вышли из кабинета и двинулись по коридору. Вернувшись туда, где проходил праздник, они, к своему удивлению, никого не нашли. Было пусто и чисто, все кончилось. Оба недоумевали: сколько же времени они просидели в кабинете?

Вернувшись домой, Натали уселась на тахту и открыла пакетик. Там лежала фигурка, дозатор ПЕЦ. Она не могла опомниться: ведь во Франции их нигде нет. Ее глубоко тронул этот жест. Она снова надела пальто и вышла на улицу. Махнула рукой, остановила такси — и этот жест вдруг показался ей совсем простым.

72

Статья из Википедии, посвященная ПЕЦ

PEZ (по-русски ПЕЦ) — конфеты, состоящие из механического дозатора-игрушки и собственно конфет-пастилок, пользующиеся популярностью во всем мире. Впервые были произведены в Австрии в 1927 году. Бренд принадлежит компании Ed. Haas International. Пастилки имеют форму скругленного прямоугольника, однородны по массе, имеют различный вкус. Красители в классических конфетах ПЕЦ не используются. Классическая игрушка содержит 12 пастилок.

73

Перед дверью она с минуту постояла, колеблясь. Сейчас так поздно. Но раз уж она доехала сюда, нелепо было бы развернуться и уйти. Она позвонила, раз, потом второй. Никакого ответа. Она стала стучать. Вскоре за дверью послышались шаги.

— Кто там? — раздался встревоженный голос.

— Это я.

Дверь открылась, и Натали предстала странная картина. Было от чего смутиться: волосы у отца стояли дыбом, глаза блуждали. Он выглядел пришибленным, как будто у него что-то украли. В конечном счете, наверно, так и было: у него только что украли сон.

— Что ты тут делаешь? Что-то случилось?

— Нет… все в порядке… мне хотелось тебя видеть.

— В такой-то час?

— Да, это срочно.

Натали вошла в квартиру родителей.

— Мать спит, ты же ее знаешь. Пусть хоть мир перевернется, она все равно будет спать.

— Я знала, что проснешься ты.

— Хочешь чего-нибудь выпить? Травяного чаю?

Натали кивнула, и отец удалился на кухню. В их отношениях было что-то умиротворяющее. Удивление прошло, и отец был спокоен, как всегда. Чувствовалось, что он сейчас все устроит. И все же сейчас, ночью, у Натали мелькнула мысль, что он постарел. Она поняла это просто по тому, что он ходил в тапочках. Она сказала себе: человека подняли среди ночи, но он находит время надеть тапочки, прежде чем пойти взглянуть, в чем дело. Такая трогательная забота о своих ногах. Он вернулся в гостиную.

— Ну так что стряслось? Что такое срочное и неотложное?

— Я хотела показать тебе вот это.

Она вынула из кармана ПЕЦ, и ее волнение сразу передалось отцу. Эта штучка вернула их в одно и то же лето. Его дочери вдруг стало восемь лет. Она подошла к отцу и тихо, деликатно положила голову ему на плечо. ПЕЦ — это была вся нежность прошлого и все то, что они растеряли с годами, не разом, а постепенно, незаметно. ПЕЦ — это время до несчастья, время, когда ее слабость сводилась к разбитой коленке. ПЕЦ — это ее мысль об отце, человеке, к которому она в детстве так любила бежать и, прыгнув к нему на шею, всем телом прижавшись к нему, могла думать о будущем с бешеной уверенностью. Оба в изумлении рассматривали ПЕЦ, вобравший в себя все оттенки их жизни, ничтожную, смехотворную, но такую трогательную вещичку.

И тогда Натали заплакала. Заплакала по-настоящему. Слезами страдания, которые всегда сдерживала перед отцом. Сама не зная почему, она никогда не позволяла себе распускаться перед ним. Может, потому, что была единственной дочерью? Может, потому, что ей приходилось играть и роль мальчика? Того, кто не плачет. Но она была ребенком, маленькой девочкой, которая потеряла мужа. И теперь, после стольких лет, ощутив давно выветрившуюся атмосферу ПЕЦ, расплакалась в объятиях отца. Позволила себе отдаться горю в надежде на утешение.

74

Наутро Натали пришла в офис полубольная. В итоге она заночевала у родителей. На рассвете, как раз перед тем как проснулась мать, заехала домой. Как будто вернулись бессонные ночи юности, ночи, когда она могла веселиться до утра, переодеться и отправиться прямо на лекции. Она вновь ощущала этот телесный парадокс: предельная усталость не дает уснуть. Она зашла к Маркусу и с удивлением обнаружила, что у него точно такой же вид, как накануне. Какая-то спокойная сила самотождественности. Эта мысль успокоила ее и даже принесла облегчение.

— Я хотела сказать вам спасибо… за подарок.

— Не за что.

— Можно пригласить вас вечером на бокал вина?

Маркус кивнул и подумал: «Я в нее влюблен, а встретиться всегда предлагает она». А главное, он подумал, что не надо больше бояться, что он был смешон, когда дал задний ход, когда защищался. Никогда нельзя избегать потенциальной боли. И опять он продолжал размышлять и даже отвечать ей, хотя она уже несколько минут как ушла. Он по-прежнему думал, что все это может привести его к страданию, к разочарованию, к самому ужасающему эмоциональному тупику. И все-таки ему хотелось пойти. Хотелось пуститься в неизвестном направлении. Нет никакой трагедии. Он знал, что между островом страдания, островом забвения и еще более далеким островом надежды курсируют катера.