Нежное настроение - [8]

– Это уж ваше дело, чтобы мой дом не рухнул, – опустив вежливый намек на улыбку, ответил Боба.

«Взгляд у этого молодого человека такой жесткий, будто две кнопки из глаз торчат… и сам словно в панцире», – расстраивался Архитектор по дороге домой. Недавний его клиент был мягким, суетливым, с кошачьими манерами. После общения с ним возникало ощущение, будто они вместе, урча, лакали из блюдца сметану. А новый заказчик… Архитектора неуютно поклевывала обида – будто его использовали. Сцарапали жесткими когтями все самое вкусное, а остальное выбросили за ненужностью. Да как он смеет демонстрировать такое истинное, без всяких прикрытий, безразличие! Этот Борис Владимирович! Не человек, а… калькулятор! В глазах доллары щелкают! «Правильно, – усмехнулся склонный к самоанализу Архитектор, – лучше пусть он будет нечеловеком, чем я – недостойной его внимания неживой природой!» Так и свербило – отказаться от заказа! Но упустить такую выгоду немыслимо. Значит, необходимо расслабиться. Может быть, еще получится наладить с этим роботом человеческие отношения?

«Человеческие отношения» наладить не удалось, но здание они вдвоем с Бобой построили. В том, что дом получился показательно «новорусским», не было вины Архитектора. Строение все-таки не походило на совсем уж наивную краснокирпичную новорусскую готику с элементами вопиющего ампира, его уже можно было ласково назвать эклектичным. Красный кирпич, башня с крышей-колокольчиком. Любинский во что бы то ни стало хотел именно такую – колокольчик напоминал ему большой добротный дом в Разливе, где в детстве он подолгу гостевал у Юрия Сергеевича Раевского, дяди Юры. На верхушке башенка украшалась бойницами и остроконечным фронтоном, – дом все же стал средневековым замком. Узкие готические окна в башне, круглые балконы в самых неожиданных местах, балюстрада, кованая дверь. И неловко признаваться, но у входа – колонны. И еще почему-то разные цвета. Желтый кирпич, белая отделка и неожиданно голубая штукатурка задней стороны.

Наивно-могучий, как русский богатырь, дом довлел над деревней и окружающим пейзажем и был так уверен в своем праве быть безыдейным, так демонстративно не снисходил до того, чтобы показаться выдержанным в каком-то определенном стиле, что стал уже не проявлением дурновкусия, а торжеством своего хозяина. Сотворил человек, что пожелал, без оглядки на человечество.

Семьдесят километров от Питера для «лендкрузера» – полчаса. Тем более что машины в этом немодном деревенском направлении ездили застенчивые – «жигуленки» и старые иномарки, которые при звуке устрашающего воя сирены вспугнутыми зайцами послушно шмыгали на обочину.

Это просто безумие – поселиться посреди деревенской нищеты, говорили все. Вы только взгляните, что вокруг делается! Вид на реку – красиво, никто не спорит. И земли много, соток сорок. Но глаза же не закроешь и нос не заткнешь! По соседству домишка с забитыми фанерой окнами, серой скрюченной верандой без стекол, а участок украшают остатки жизнедеятельности всех предыдущих поколений: ящики, ржавые бочки, полусгнившие матрацы, жестяное корыто, довоенная газовая плита. Жизнь не стояла на месте, и соседская свалка разрасталась на глазах. Сюда потихоньку перекочевал весь строительный мусор с Бобиного участка. Забор из кроватных панцирных сеток, а у забора часовым торчит беззубая бабка, зимой и летом одним цветом – в валенках и спущенных штанах. Кроме бабки, имеются куры и гуси, а ведь птичий двор поэтичен лишь в сказке, а в жизни, извините, воняет…

– А на фига мне элитная коммуналка! – вот и все объяснение, которым Любинский почтил удивленных родственников. А знакомым и этого не досталось.

Любинский не располагал к советам или высказыванию мнения о его действиях. Поэтому Бобе никто слова не сказал. Но между собой все шептались, что Любинский сошел с ума, всем известно, что жить нужно в коттеджном поселке, посреди людей своего круга, с одинаковым уровнем дохода. А в деревне то украдут что-нибудь, то еще как-нибудь напакостят… чернь, она ведь нет-нет да и с вилами пойдет…

Уже почти год Боба жил-поживал в поселке барином. Боба ни на минуту не пожалел о своем выборе. Не умей он правильно выбирать, то и успеха бы не было. Изумленный невиданным размахом строительства чужой, почти марсианской жизни, поселок сначала отторгал кирпичного монстра вместе с его обитателями, косился злобновато, показывал черные гнилые зубы неприятия. Понемногу привыкли. Теперь местные жители с приближением огромного джипа приостанавливались и, обозначая свою лояльность, неопределенно наклоняли голову вслед проносящейся мимо машине.

Затем вдруг оказалось, что вся местная жизнь сосредоточилась вокруг этого дома. Благотворительностью Борис Владимирович не занимался, а вот работа или работка в его большом хозяйстве нашлась всем. Мужики в свободное от пьяного беспамятства время помогали строить что-нибудь мелкое, незначительное, чинили, подкручивали и приколачивали, возводили парник на заднем дворе, следили за водопроводом, вскапывали землю, белили яблоневые стволы, чистили пруд на участке… Даже бабка в зимне-летних валенках была пристроена по Бобиному хозяйству – оказалась большой мастерицей по банным травкам. Работа! А местные мужики и ушлые мальчишки следили за домом лучше любых охранников. Боба вылечил в городской больнице ребенка милицейского начальника, отправил сиверского электрика вставить зубы, закодировал от пьянства плотника.