Нежная агрессия паутины - [7]

— Почему ты уверена, что ему можно доверять?

— Любит, поэтому доверяю, — растягивая слова, ответила Зойка.

Максим завозился на стуле, поглядывая на нее. Коротышка взбеленился.

— Любовь?! Кто говорит о любви?

Божьи люди скрылись из виду. Муторно. Глупая поездка, навязанная Илоной, никудышный разговор, Максим обязательно полезет, коротышка уйдет и полезет. Раньше не отказала бы. Забыв о присутствующих задумалась: тогда Паша так и не вернулся, а она, отклячив задницу, уснула на широком подоконнике. Проснулась, глянула в окно, кобели лижут замшелую сучку. Вечером снова встретились в «Крыше» и пили, как старые знакомые. Паша заинтересовал ее ненадолго, всего ничего, как потенциальный убийца. Она поперлась к нему домой; в комнате, в высоких прямоугольных банках части тела. Всю ночь травил жуткими мелочами из рабочих буден. А утром познакомил с бабушкой. От страха Зойка чуть не присела на пол. Людоедка, сожрет, не подавится, — не верила своим глазам, — это рок, судьба.

— Холодный, рассудительный? Дело серьезное, — настаивал коротышка.

— Зря не приехала бы. Пойдемте гулять, — неожиданно предложила Зойка, — в женский монастырь.

— Кто нас туда пустит? — впервые заговорил Максим.

— У ворот подождете, — Зойка быстро глянула в зеркало, разгладила волосы и подкрасила губы.

Двухэтажное белое здание с узкими высокими окнами окружено свежетесаным забором. Булыжная дорожка от ворот к уютной церкви. В центре двора разбита большая клумба: только астры украшали ее, больные и напуганные. Зойка не знала, почему потянуло сюда. Может, хотелось смеяться без причины, как в детстве. Поднялась по ступенькам в церковь. Зажгла свечку и, не зная, куда ее девать, беспомощно оглянулась. Подошла хрупкая, пугливая служка, судорожно протянула пальчик к иконе, тут же отскочила. Только Зойка ее и видела! Помолилась ни о чем и вышла наружу. Никакого движения, все замерло в истоме. Отличное место для пороков, — Зойка побрела в сторону беленого здания, где жили послушницы. Открыла дощатую некрашеную дверь. Налево узкий темный коридор, прямо лестница наверх, нестройное пение на два голоса под пианино. По коридору низенькие двери в кельи, одна полуоткрыта. Зойка осторожно заглянула внутрь. Молоденькая девочка прилаживая черный платок на голове, замерла от неожиданности и растерянно уставилась на Зойку.

— Здравствуй, — Зойка прикрыла за собой дверь. Скромная кровать, круглый столик на трех ножках, требник, лампадка… На полу лежал, крепленый книгами по углам, большой эскиз: обнаженный Христос, смотрящий вниз, на ступни, хорошо очерченные гениталии, эрегированный член… Девочка, перехватив Зойкин взгляд, быстро сорвала платок с головы и кинула на рисунок. Зойка отодвинула платок ногой и снова принялась рассматривать: — Бог, источающий чувственное томление; полузабытье; интригующий своей беспомощностью; Бог — мужчина, Бог — дитя. Быть может страсть верующих — простое вожделение его? А надежда — потаенное ожидание совокупления? Она вспомнила редкие церковные службы, на которые таскалась через силу, жмущихся друг к другу старух, сухие рты, трясущиеся хрящеватые пальцы, рвущие просвиры… Что с ними станет, если Бог на самом деле оживет? Растерзают по койкам!

— Я отсосала бы ему, — задумчиво сказала Зойка, будто без вина стала пьяной, — просто так, от не хуя делать. Правда, может статься, обосрусь от страха, но ведь Бог добр: накроет меня этой, как ее, дланью, страх пройдет, поговорит о милосердии минета… да, отсосала бы…

Послушница подхватила на полуслове.

— Я каждую ночь…

— Что? — Зойка захохотала.

— Никому не скажешь? — на всякий случай девочка схватила лист, свернула и бросила под кровать, — картина еще не готова.

— Кому? Я здесь чужая. Как тебя звать?

— Здесь Анной, в миру… Меня сразу выгонят.

Сквозь дыры в заборе, который в этом месте не обновляли, видно, как жеманится Максим. Заметив Зойку, крикнул тонким голосом, чтоб поторапливалась.

— Я вернусь к тебе Анюта, и ты расскажешь, — Зойка пошла к двери, — причастие скоро?

— Через неделю, — девочка опять насторожилась.

— Не боишься?

— Боюсь, я волосы поедаю.

— Зачем? — Зойка даже остановилась.

— Так… это грех, я знаю.

— А Бога рисовать не грех?

— Многие рисуют, — уклончиво ответила Аня и взялась снова прилаживать платок.

Зойка обняла девочку за плечи.

— Я приеду, обязательно приеду. Можно, ты вроде сестры будешь мне?

— Можно, давай попробуем.

Зойка хотела что-то еще сказать, не сказала, а толкнула легонько Анюту, не таясь, процокала каблуками по коридору, вышла на воздух, перекрестилась, как положено…

Максим, строя рожи, пританцовывал навстречу. Юродивый.

— Соблазнила птиц небесных? Словом и красотой соблазнила?

Зойка выглядела растерянной и приниженной.

— Ничего не понимаешь. Там люди живут. Настоящие люди!

С неба опустился предвечерний свет.

Настроенный на деловой лад, влез Коротышка.

— О деле поговорим?

Но Зойка направилась к гостинице. На ходу закурила.

— Утром, — и, уже не оглядываясь, почти бегом — к спасительному выходу, к одиночеству, к листкам, скомканным в кровати:

Оцепенение. Каковы его причины? Возможно, бабушка подолгу общается с духами, или ветром или, отдавшись подземному течению, исследует коварные кладбищенские угодья. Кто знает?