Нежная агрессия паутины - [19]

— А как тогда? — прошептала Анюта.

Никак, плюнь на него, говорю тебе мертв и больше ничего! — Зойка фыркнула и вдруг вспомнила Ангелину Васильевну: "Сама себя, сама…" Шальная догадка. Подарок, а не бабка! — подумала она и заорала.

— Раздевайся!

Анюта резво накрыла ладошкой Зойкин рот.

— Тише, — повозилась с крючками, послушно скинула одежду.

— Сама в себе всё носишь, смотри, — Зойка погладила тонюсенькое девичье тельце, — раздвинь ноги, видишь? Это он! Хуй мальчика, спящего в тебе… "мальчик с пальчик" — сказку помнишь? — Зойка, опустившись на колени, ласково-ласково погладила анютин клитор, — потрогай сама, сдвинь кожицу кверху.

Анюта испуганно зажмурилась.

— Во мне кто-то есть?

— Есть, еще как есть. Смотри!

Анюта с опаской глянула вниз: языком Зойка указала на розовый кончик.

— Зачем он там?

— Это знаешь только ты…

— Отчего такой малюсенький?

— А это уж твоя забота: вырастить в себе мужика, а помрет младенцем — хана тебе. Я сама только что поняла — откровение, что ли снизошло… — Зойка загрезилась: "сама себя, сама…", — много об этом раньше думала, а тут… ну, конечно же, бабка именно об этом тогда кричала мне… своего единственного ненаглядного с самого рождения в себе носим, им и должны заниматься, его рожать… только с ним любовь узнать, а твой Бог… подлец он… себе… на себя тянет… Подумай, если все по его слову, от тебя ничего уж и не зависит, только сидеть и ждать. А если по бабкиному — ты одна для себя, как захочешь, так и будет!

Анюта затряслась.

— Про мужа Бог говорит…

— Глупости. Кто сравнится с Богом? Нет таких мужиков. Поэтому ебать тебя все равно будет только Бог. Он и есть твой истинный муж. Ты мыслями к нему обращена и нечего его сравнивать со всем земным. Постой, разве Бог говорит хоть слово о любви к мужу? Слово «любовь» он оставляет только для себя… Ну, бабка, дает! — Зойка чуть не зарыдала от счастья.

— А знает Бог того, кто спит во мне?

— Конечно, знает и хочет смерти его…. потому что это — настоящая измена, могущая стоить Богу его бесконечной жизни, которой он всех заворожил.

— Если… как ты говоришь… но как родить?

— Я говорю: все при тебе, все в тебе без всякого Бога… о многом самой еще надо подумать, не все ясно.

Анюта безо всякого стыда принялась рассматривать себя: натянула посильнее кожу на лобке — розовый кончик выпрыгнул наружу, тронула пальчиком, двумя пальчиками, попыталась в кулачок взять, не получилось, потерла… внезапно Зойка изогнулась, как пантера прыгнула на нее, отбросила руку, присосалась сама, закричала: он твой, твой, всегда только твой, сколько бы я не просила — он твой! Анюта едва стояла на ногах. Но дрогнули и подогнулись колени, полетела на пол; Зойка, не выпуская крохотное чудо изо рта, закружилась на четвереньках… Окаменевший глубоко в животе айсберг ожил, сорвался и тронулся в путь.

— Вот он, — прошептала Анюта….

В дверь постучали, Зойка встряхнула Пашу. Леонид явился один.

— Готовы? Он готов?

— Все в порядке, — Зойка влезла в калоши и накинула длинное до полу пальто. Паша, опустив ноги с дивана, наблюдал за приготовлениями.

— Передумал что ли? — спросил Леонид.

— Не тревожь, дай сосредоточиться — Зойка подсела к Паше, погладила по голове, — не бойся, я рядом, рядом…

— Этого не боюсь, Бога не боюсь, тебя боюсь…

— Потом обо мне поговорим.

Паша вдруг ощутил нестерпимое и дикое желание ударить Зойку, забить до смерти; он подозревал: и после ничего не изменится, через двадцать тридцать убийств… не поймает ее, Зойка опять заскользит придирчивой насмешливой тенью. Наваждение…

— Пашенька, — Зойка потянула за руку, — времени мало, рассвет скоро…

На крыльце обняла и поцеловала в губы.

— Я здесь останусь.

— Не пей без меня, дождись, — только и сказал в ответ.

Леонид, подгоняя, ударил его в плечо и растворился в темноте.

Морозно. Тихо. Щербатый месяц сквозь неплотные облака.

Паша распрямился и зашагал в ногу с Леонидом. Петляли минут десять. В одном месте перебежали главную улицу, обошлось, никого, и опять нырнули в проулок.

— Здесь, — Леонид притормозил Пашу, собрался и деловито заговорил.

— Дверь открыта, зайдешь, справа под половиком пистолет… стреляй через подушку…

— Стрелять? Я никогда не стрелял…

— Зойка говорила, ты…, - вытаращил глаза Леонид.

— Мало ли что по пьянке болтал.

Леонид замолк, соображая что-то.

— Стой здесь, не топчись, не следи, я мигом, — тут же пропал.

Паша вовсе забыл о деле, будто не касалось его. Он рвался к Зойке: одна, нельзя одну оставлять… вдруг этот побежал ее убрать, как свидетеля, а потом и его шлепнут, не увидятся больше, про пистолет нарочно заговорил, хороший предлог…. Перед Пашей встала зверская картина расправы: Зойку только мертвую можно выебать… пока теплая… ее руками себя обвить… заставить шевелиться мертвые губы…ударить позвоночником об пол, чтоб ноги раздвинулись…. Паша дико возбудился, рванул член, зажал в кулак…, и: вот он резкими толчками входит в остывающее тело, раздирает промежность, до самого сердца проникает… член, больной взбухший, первый раз взрывается в Зойке… в момент смерти выплеснула весь яд… стерильная, как младенец, ему досталась…. Паша едва дышал, с ладони стекала сперма. Запахнулся, повернул бежать, и налетел на Леонида.