Неживой - [15]

И это виденье заставляло её бороться дальше и идти.

Зильда очень хотела жить.

* * *

От неожиданности Зильда отшатнулась и упала. Несуразное красное пятно вдруг разорвало молочно-пепельную дымку тумана переходящего в снег. Оно возникло, словно из ниоткуда, и поначалу показалось лишь частью этого бесконечного кошмарного сна.

Прямо перед ней, на расстоянии вытянутой руки стоял высокий шатёр, обтянутый красным бархатом, расписанным узорами из золотой нити. Зильда протянула руку и недоверчиво провела по ткани, которая по её воспоминаниям обычно была прохладной и удивительно гладкой. Пальцы почти ничего не почувствовали. Но, по крайней мере, это не было виденьём. Шатёр действительно было там.

Из его верха шёл столбик едва заметного дыма. Если вокруг него и были какие-то следы, то их давно засыпало. Зильда обошла постройку вокруг, нашла вход, стиснула непослушные пальцы, так и не поняла, смогут ли они удержать саблю при ударе, дёрнула полог и смело вошла внутрь.

— Зи… Зи… Зигой? — прошептала она, опустив оружие.

У небольшого очага в центре сидел лидер таёжных охотников. Бледный и лишённый былой жизни и спеси, он даже не поднял на неё голову, лишь спокойно смотрел на огонь и едва дышал.

— Живой… — пробормотала Зильда, захлопнула за собой полог, кинула саблю к огню, с трудом справилась с перчатками и уставилась на свои руки.

Плохо дело.

Закрыла глаза на мгновенье, собралась, выдохнула, увидела раскиданные поленья по всему полу, схватила пару, кинула в огонь, присела рядом, справилась с сапогами и потянулась всем, чем могла ближе к огню. Зигой даже не поднял на неё глаза.

Через минуты две она заскулила, а ещё через минуту тихо завыла от боли. Ладони и пальцы медленно меняли свой цвет, с нездоровой белизны до цвета ранней зари.

— Ты ранен, камыс вонючий? — стискивая ходящие ходуном зубы, прошипела Зильда.

Кольчуга на охотнике была продрана, из поддоспешника оголилась набивка, его лицо было в ссадинах, но открытых и кровоточащих ран не было видно.

— Чего молчишь, волк? Отвечай мне!

Зильда попыталась схватить полено и запустить в Зигоя, но от движенья её руку словно ударили хлыстом, она сложилась до земли и прижала её к груди.

— Выпить-то у тебя есть? — прохрипела Зильда, когда боль стиха. — Знаю, что есть. Падкие вы на эту дрянь. Где? Отвечай, собака…

Зильда прищурила глаза, оглядывая молчавшего камыса, и заметила, что щёки его впали, а волосы и усы посерели. Так люди выглядели в последние дни, когда их забирала чума.

— Тоже плох ты, посмотрю. Нам обоим досталось, — Зильда всё равно решила говорить с ним. Хоть как-то, но это отвлекало от боли. — Не спешил, зверолов. А мы спешили. Бежали по лесам и улюлюкали, как племя троглодитов. Уже делили золото князя. Чёрт бы его подрал. Пришли к деревне уже затемно. Еды взяли в домах и погребах, и горилку нашли, закопанную. Ха-хах, нам не впервой так у селян искать, всё углы знаем куда прячут, везде всё одинаково. Приняли для храбрости, поразнесли всё, что увидели, но ни зверюгу, ни добычи добротной не нашли. Темно стало, хоть глаза выколи. Заночевать решили, хоть немного зенки сомкнуть с дороги, а по первой заре пошли бы зверюгу на части кроить. В старом амбаре всё схоронились, на соломе-то сподобнее спать, дверь на всякий Забоем подпёрли, вдруг какое лихо заглянет, ещё немного приняли, и на боковую. Часа два поспали… А потом завыло оно. Стоит вдалеке где-то и воет. У-у-у, у-у-у. Не как волк, ой нет, Зигой… а как чёрт, у которого лапу твоим капканом прижало, да ещё и затосковал по Пеклу своему, бедняга. Никогда такой тоски не слышала. Какой тут сон. Кровь в жилах стынет. Мои трухатить стали понемногу. Непривычно им было с силой нечистой дело иметь. Хотя, как мне думается, мы в одних котлах по соседству вариться будем. И потом, вместе с тем же чёртом, в походы на земь ходить и крестьян изводить по ночам… Как могла своих собирала в кучу, но знаешь… они как зелёные совсем стали, что огня и меча никогда не видели. Жались ко мне как дети. А я что? Мне-то не к кому жаться.

Зильда вздохнула, покачала головой и снова посмотрела на камыса. Огоньки от потрёскивающего кострища отражались у него в зрачках, он не моргал совсем. Зильда притянула к себе одну из шкур, разбросанных по полу, подстелила под зад, чтоб стало теплее, а другую накинула себе на плечи. И продолжила:

— Тихоня масла достал. Из веток, соломы, тряпок и досок по быстрому накрутили факелов, приняли для храбрости, подожгли, да вышли толпой из амбара. Пошли искать дрянь эту по округе. И нашли. У погоста деревенского, ну кто бы мог подумать, ха, где ж чёрту-то ещё ошиваться. Ух, и страшный выблядак. Мелкий, чёрный весь, как будто из жопы вылез, хлебальника считай нет, дырки проковыряли под глаза и рот, да успокоились. Руки-ноги как у нас, волос нет, тебе бы не понравился, не твоих кровей, хоть и страшный, ха-ха-хах. Стоит, значит, упёр одну ногу в камень, раскорячился, яки бард важный или кот мартовский, и орёт дурниной на Луну, на нас внимания не обращает. Забой с ним долго ворковать не стал. Хмыкнул, мать его припомнил, подошёл к нему, да дубину на висок опустил с размаху. Ну и как обычно бывает, хрустнула головушка и на бок упала безвольно на коже болтаться. Только вот не умерло оно, как обычно бывает. Захрипело, да зенками заморгало на Забоя. Удивилось что ли? Чего ж с таким рылом-то дубине удивляться? Вот и встретились, как говорится… Забой неладное сообразил, копьё сразу перехватил у Тихони и для верности грудину бесу этому пробил насквозь… Оно и не почуяло, что у него в груди дырень и древко торчит. Тихоня тут же факелом в него ткнул, да маслом облил. Как обычно сообразил, подлец мелкий, как гадину извести. Пока горело оно, ещё пуще выло. Я уж напряглась, что и огонь ему до шишки, но он затихло и упало. Как догорело — ничего от него и не осталось. Грязь какая-то слипшаяся, дерьмистая, да то ли кости, то ли ветки. Мы ажно расстроились всё. Князю то показать нечего, никакой туши али башки на стену не завешать. Ну… так тебе скажу. Не первый раз у нас такой казус случается. Мы обычно с огоньком работу делаем, и огонёк этот бывало пожаром оборачивался.