Нежелательные элементы - [23]

Однако Филиппа это заинтересовало.

— Тут что-то есть. Однако не думаю, чтоб эта теория выдержала критику. Киста не утробный плод. Она не может быть рожденной и самостоятельно существовать.

— Думаю, что вы правы, — сказал Деон.

Он отодвинул от себя тарелку, давая этим понять, что закончил. Хватит, на сегодня он сыт по горло этой жвачкой. Он посмотрел в упор на оживленное лицо Филиппа, чуть заметно выдававшее его происхождение, его смешанную кровь.

Он цветной, размышлял Деон. Именно это соображение и заставило его импульсивно сесть здесь. А цветные понимают такого рода вещи. У них это случается сплошь и рядом, один бог знает, сколько раз. Может, он мне подскажет кого-нибудь, к кому я мог бы обратиться, чтобы уладить дело.

— Кстати, об абортах. — Он сам не узнал своего умышленно небрежного голоса. — Представить себе не могу, как бы я реагировал, если б какая-нибудь незамужняя особа обратилась ко мне с просьбой помочь.

— Если ее жизнь или здоровье в опасности, ответ один: да, — не задумываясь сказал Филипп. — В любом другом случае — нет.

— Да, конечно. Так пишут в книгах. Но вы же сами говорите: «А если авторы учебников ошибаются?» А других ситуаций, когда аборт явно показан, разве не бывает?

— То есть?

— Ситуаций, связанных с общественным статусом, к примеру. Физическое здоровье женщины не единственный показатель, как вы понимаете. Речь может ведь идти и о ее положении в обществе тоже.

— Тогда ей следует пользоваться регулирующими средствами.

— А разве аборт не принадлежит к их числу?

— Я уже ответил. Утробный плод существует самостоятельно, значит, он должен быть рожденным.

— Слишком отвлеченный аргумент. А как насчет права этих нерожденных на последующее приличное существование? Если вы не можете гарантировать им даже любовь, если все, что вы можете им предложить, — жалкое существование, все равно вы должны сохранить его, так, что ли?

— Не наше дело судить. Наше дело — сохранять жизнь.

— До чего возвышенно и законопослушно, — насмешливо протянул Деон.

Робби дернулся на стуле и протестующе загудел:

— Ну-ну, поосторожней. — Он опасливо посмотрел, не слышно ли их за столиком, где цветные сгрудились над шахматной доской.

Деон с трудом сдержался, но взял себя в руки.

— Прогну извинить. Но такая позиция меня просто бесит. Так думает мой отец. Раз такова воля божья, значит, благословясь, извольте ее выполнять.

— Религия тут ни при чем, Деон, — сказал Филипп. Руки его, укладывавшие сандвичи обратно в пакет, слегка дрожали. — Просто я так считаю. Нет никакого смысла нам учиться на докторов, если мы намерены превратиться в палачей.

— Не надо передергивать мои слова. Я просто говорю, что общество имеет право решать. Даже индивидуум имеет право решать, стоят ему обременять себя еще одной жизнью или нет.

— Никто и не передергивает. Но то, что вы предлагаете… вы предлагаете, чтобы женщине было дано право обмена этой жизни на уважение общества. Или на отпуск на межконтинентальном лайнере. Или на новый автомобиль.

Деон отвернулся. Тебе хорошо, подумал он. Он знал, что сидит весь красный от смущения и злости.

— Легко говорить, пока сам не столкнулся с этим. А если эта женщина — ваш пациент? Разве у вас, как у врача, нет перед ней обязательств?

— Полагаю, ребята, вы наводите тень на ясный день, и на этом можно поставить точку, — сказал Робби. Глаза у него за стеклами очков были серьезны.

— Да нет же, Робби, я правда так думаю, — продолжая упорствовать Филипп. — У нас извращенное представление о ценностях. Мы ценим вещи выше людей. И аборт — только маленький пример. Что, вы думаете, было бы, если бы кто-то принялся кромсать ножом Мону Лизу? Его бы убили. Но почему-то эти же люди спокойно реагируют, когда врач путем аборта уничтожает не менее совершенное творение…

— Одну минуту, — горячо воскликнул Деон. — Мона Лиза одна, а людей на вашей грешной земле — давайте говорить без обиняков — более чем хватает.

У Филиппа чуть заметно дернулись в улыбке губы, словно он расставил ловушку и жертва угодила в нее.

— Но этот утробный плод, который вы уничтожаете, тоже единствен и неповторим. И не исключено, что из него вырос бы гений, подобный Леонардо да Винчи…

Эта улыбка и вывела Деона из себя.

— …Или цветное дитя трущоб, которое потом сопьется и кончит тюрьмой, — с горечью произнес он.

И тут же пожалел о сказанном. Он был во власти гнева, кровь приливала к затылку и пульсировала в такт ударам сердца. Но боли причинять он не хотел. Робби вдруг стад сосредоточенно созерцать карикатуры на стенах кафе, нарисованные много лет назад выпускниками медицинского факультета. Он сидел с таким видом, точно ничего не слышал и не заметил, — словом, это его не касается.

Извинись, промелькнуло в голове Деона. Скажи, что ты не имел в виду ничего такого. Но слова застряли в горле. Флип. Kweperlat. Дети у стены плотины. Он должен извиниться.

Он уже нашел слова и готов был произнести их, но Филипп поднялся, выждав ровно столько, сколько требовали приличия, хотя в каждом его движении была твердая воля. Отодвинутый стул скрипнул ножками по полу.

— Прошу меня извинить, — произнес он холодно и подчеркнуто вежливо.