Нежданный гость - [71]

Она вытянула вперед руку с кольцом.

Они оба взглянули на него.

— Возьми, — предложила она.

— Думаешь откупиться?

— Нет. Хочу, чтобы у тебя осталось что-нибудь от меня. Потому что… — она отвела глаза, — мне хочется, чтоб частичка меня всегда была с тобой. Я ведь понимаю, что двадцать лет твоей жизни не искупить ничем. Но кольцо — единственная вещь, которая принадлежит только мне, и я могу распоряжаться ею по своему усмотрению. Впервые за двадцать пять лет у меня появилась надежда, и я хочу, чтобы и тебе было на что надеяться.

Она бесконечно долго стояла с вытянутой рукой, и за это время меж ними пролетело единственное долгое жаркое лето, которое вытеснили двадцать пять холодных лет ожидания.

Крепко ухватив ее запястье, он снял кольцо с пальца. Повернул его перед глазами, будто пытаясь прочесть. Одна платиновая рука обвилась вокруг другой, а меж ладоней — изумруд в форме сердца, закрепленный бриллиантами; как сверкало оно на изящной, долго не старевшей руке бабушки! «Стань ирландкой», — сказал дед, и Мормор ответила: «Так-то лучше», и это стало началом любви, пережившей смерть. Каждый раз, надевая кольцо, Клэр заново осознавала двойную гордость деда, когда он его заказывал, — гордость своей родиной и женщиной, для которой предназначалось кольцо. И теперь вся эта любовь и уверенность в руках Найла.

— Это же кладдах, — негромко произнес он.

— Да, — кивнула она.

— Это не муж тебе подарил.

— Нет.

Он осмотрел темно-зеленые края камня, провел большим пальцем по граням:

— Я больше не воюю, Клэр. И если ты когда-нибудь прочтешь, что какой-то ублюдок арестован в Дерри за взрыв полицейского участка, знай: это не я. Обещаю.

— Но ведь ты вернешься домой, — с сомнением возразила она.

Он пожал плечами, глядя, как сверкает кольцо в свете фонаря:

— Если попытаться продать, подумают, что украл. Или что выманил его у тебя шантажом, что еще хуже для нас обоих. В любом случае оно к тебе вернется.

Он помолчал, и она не могла проникнуть в его мысли. И не могла разобраться в своих. Он перевел оценивающий взгляд с изумруда на ее лицо:

— Британское правительство не оставило нам выбора, Клэр.

— Я вас не обвиняю. И вряд ли понимаю что-нибудь во всем этом. Но с обеих сторон пострадали невинные люди, а это неправильно. Должен быть лучший выход.

— Не все войны ведутся за круглым столом на конференциях. Думаешь, мы просто так рисковали жизнью?

— Разумеется, нет. В мире мало что однозначно, но в некоторых случаях двух мнений быть не может. Нельзя убивать невинных людей. Нельзя в пятницу вечером взрывать машины посреди улицы.

— Думай что хочешь, — вздохнул он. — Хорошо, что все кончилось. Мне не по душе, что британцы все еще там, но я рад, что на улицах спокойно, а на столах есть хлеб. Только учти: не бывает мира без войны. Чтобы кто-то заключил мир, кто-то другой должен был начать войну. Мне это все тоже не по нраву. Но у нас с тобой разные истории. — Он вернул ей кольцо. — Этого не хватит, Клэр. Пусть кольцо останется у тебя. И твоя вина тоже. А моя будет при мне.

— Найл…

— Я получил по заслугам, но не за то, чего хотел добиться. За то, как глупо все устроил. И за то, что вовлек в свое дело невинную американку. Прости меня, Клэр. Мне правда очень жаль.

— Ты меня не слушаешь. Моя вина никуда от меня не денется. Мы не можем изменить прошлое. Но можем учесть ошибки, чтобы их не повторять.

Легкий ночной ветерок коснулся ее затылка. Бумажный листок скользнул вниз и исчез. Найл прислонился спиной к двери и покачал головой:

— Какой бардак я устроил! Но и поплатился за это крепко. Вот умора: я же мог сам пойти в полицию, заявить, что бросил деньги в Лиффи, отсидеть, а потом сказать своим, что британцы всё у меня отобрали. Никто бы не узнал о тебе, я отсидел бы лет десять-пятнадцать и вышел как раз к Стормонтскому соглашению. А теперь вот завяз навсегда — и все по собственной глупости.

— Значит, все-таки едешь домой.

— Там же мой брат, — пожал он плечами.

— Даже без денег.

— Да хрен с ними, с этими деньгами. И со всеми остальными тоже, — огрызнулся он, выходя на свет.

Притянул ее к себе и поцеловал, словно прожег насквозь. Двадцать пять лет канули в небытие, осталось лишь чувство, захлестнувшее все ее существо от его близости.

Он отпустил ее, будто медленно освобождая от себя; ослепительная ночная вспышка постепенно поблекла в забрезжившем свете, оставив после себя лишь неотчетливое слабое сияние. Кровь чужой жизни вытекла в парижскую сточную канаву.

Он не отрывал от нее глаз, и она вспомнила, как увидела их в первый раз. Как они поразили ее: такие синие, темные и яркие одновременно, будто зимний день.

Она встряхнула головой.

Он все держал ее взглядом. Наконец кивнул и сказал в третий раз:

— Ты всегда была умница.

Она вложила кольцо в его ладонь и сжала ее:

— Пусть его распилят. За него все равно много дадут, и на первых порах тебе хватит на жизнь.

Он взял кольцо почти так же, как много лет назад взял ее руку в тетушкиной кухне, — не просто как хрупкую вещь или часть чего-то прекрасного, но как нечто, благодаря своей хрупкости и красоте живущее самостоятельной жизнью. После стольких лет его, ее и их общая история оказалась переписанной наново. Она больше не будет стараться вытеснить Найла из памяти, но воспоминания о нем перестанут ее мучить.