Нежданное богатство - [12]

Степанъ Егоровичъ молчалъ. А между тѣмъ Фирсъ стоялъ и ждалъ отвѣта.

— Такъ какъ-же, — наконецъ, сказалъ онъ:- или ты мнѣ отказываешь? Видно, плохой я женихъ… почище кого-нибудь надо. Да ты слушай-ка, разбери по ряду, ты, можетъ, думаешь, что я такую жизнь всегда буду вести? нѣтъ, братъ, мнѣ вотъ только до Симбирска добраться, и тогда я забастую. У меня ужъ и мѣстечко есть на примѣтѣ, куда на первое время скрыться можно будетъ. Пожди только, еще какъ заживемъ-то, всему міру на удивленіе! Жена-то моя, хоть я и не Петръ Ѳедоровичъ, а не хуже заправской царицы роскошествовать будетъ. Эхъ, Степушка, не отказывай мнѣ, не наноси кровной обиды — боюсь, не снесу!..

И Степанъ Егоровичъ видѣлъ, что онъ, дѣйствительно, не снесетъ, видѣлъ еще разъ, что этому человѣку нельзя перечить. Тамъ, что еще будетъ, можетъ, Господь спасетъ, а теперь, на словахъ, нужно согласиться, вѣдь, не сейчасъ-же свадьба, не сейчасъ вѣнчанье, можетъ, удастся протянуть время, можетъ, придетъ помощь.

— Чего-же мнѣ тебѣ отказывать, — сказалъ Степанъ Егоровичъ:-только, вѣдь, никакъ я не ждалъ этого. Дай мнѣ придти въ себя, дай оглядѣться, такое дѣло нельзя въ одну минуту покончить. Пускай все будетъ по-человѣчески, дай приготовить дѣвку… молода, вѣдь, почти ребенокъ… ее вразумить надо.

Фирсъ подумалъ съ минуту.

— Ну, ладно, Степушка, дѣлай, какъ знаешь. Только чуръ, не долго тяни ты, говорю, больно мнѣ полюбилась Марья Степановна, такъ ждать-то, да тянуть мнѣ совсѣмъ неохота.

XI

Хотя Степанъ Егоровичъ и выпросилъ у Фирса отсрочку для того, чтобы приготовить Машеньку, но это приготовленіе было довольно странное: Анна Ивановна заперлась съ дочкой въ своей комнаткѣ, крѣпко обняла ее и, заливаясь слезами, причитала, но тихонько, чтобы Фирсъ или его башкирецъ какъ-нибудь не подслушали:

— Лучше въ гробъ всѣмъ намъ лечь, чѣмъ тебя, золотое наше дитятко, выдать замужъ за разбойника!

Отъ такихъ уговариваній Машенька дошла до полнаго отчаянія, и если она до сихъ поръ боялась Фирса, то теперь онъ представлялся ей ужъ истымъ страшилищемъ. Хорошо еще, что Фирсъ былъ занятъ у себя какими-то переговорами со своимъ «полковникомъ» и пока не имѣлъ времени выразить желанія видѣть невѣсту.

Наумъ крѣпко раздумался, когда Степанъ Егоровичъ, улучивъ удобную минуту, повѣдалъ ему о своемъ горѣ.

— Ишь, вѣдь, разбойникъ, что выдумалъ, — сказалъ онъ:- ишь, до чего добирается! Нагрянулъ незваный-непрошенный, напугалъ всѣхъ до смерти, все въ домѣ вверхъ дномъ поставилъ, живетъ себѣ и въ усъ не дуетъ, словно такъ и быть должно… Такъ вишь ты, ему еще и барышня понадобилась… Это чтобы нашей барышнѣ-красавицѣ да выйти за разбойника, нѣтъ, того не можетъ статься! Правда, теперь его воля, да сдается мнѣ, ненадолго, и какъ ни на-есть, а его перехитрить надыть.

— Самъ я это знаю, — отвѣчалъ Степанъ Егоровичъ:- да какая тутъ хитрость, никакой хитрости не придумаешь, только и можно, что тянуть бремя.

— А какой-же попъ ихъ вѣнчать станетъ? — вдругъ оживившись, спросилъ Наумъ. — Отца-то Матвѣя вонъ вздернули. Изъ ближнихъ селъ, про то я доподлинно знаю, ни одного попа не уцѣлѣло. Ну, вотъ это — разъ будетъ, пускай еще попа отыщетъ, а попъ найдется, такъ у насъ Марья Степановна прихворнетъ изрядно, это — два будетъ. Хоть годочковъ ей и немного, а барышня она смышленая; чай, ради своего спасенія, сумѣетъ хворою прикинуться. Такъ мы пока и оттянемъ время, а тамъ, что Богъ дастъ.

Отлегло немного у Степана Егоровича отъ сердца при этихъ словахъ разумнаго приказчика.

— Золотой ты человѣкъ, Наумъ, — сказалъ онъ и потрепалъ его по плечу. — Коли живы останемся, никогда я этой службы твоей во все это тяжелое время не забуду.

Наумъ поклонился въ поясъ господину.

— Эхъ, сударь-батюшка Степанъ Егоровичъ, не велика моя служба, да кому-же мнѣ служить, какъ не тебѣ, ты нашъ кормилецъ. А ужъ чуетъ, чуетъ мое сердце, что всѣ бѣды да напасти отойдутъ отъ насъ и будетъ на нашей улицѣ праздникъ… не даромъ говорится: сердце вѣщунъ! Я своему сердцу вѣрю и съ каждымъ-то днемъ мнѣ спокойнѣе и спокойнѣе становится: не спроста это говорю: быть на нашей улицѣ празднику!..

Все такъ и сдѣлалось, по совѣту разумнаго Наума. Покричалъ, побурлилъ «Петръ Ѳедоровичъ», узнавъ, что вздернули безъ его приказа отца Матвѣя; но дѣлать было нечего, да и не могъ-же онъ очень взыскивать со своихъ башкирцевъ да киргизовъ: раздражать ихъ, особливо теперь, передъ задуманнымъ походомъ на Симбирскъ, никакъ не приходилось. Оставалось искать попа. И для этого Фирсъ отрядилъ нѣсколько человѣкъ и разослалъ ихъ въ разныя стороны.

Однако прошло съ недѣлю, а попъ не являлся. Страстный женихъ долженъ былъ ограничиваться свиданьями съ невѣстой при постороннихъ, при Аннѣ Ивановнѣ и сестрахъ, отъ которыхъ Машенька не отходила. Фирсъ немного утѣшался тѣмъ, что, по крайней мѣрѣ, прежняго страха онъ не видитъ въ невѣстѣ, что съ каждымъ днемъ она становится спокойнѣе, даже улыбается иной разъ, видимо привыкаетъ къ мысли о предстоящей свадьбѣ.

Дѣйствительно, въ Машенькѣ была замѣтна большая перемѣна. Наумъ успокоилъ Степана Егоровича, а Степанъ Егоровичъ въ свою очередь успокоилъ домашнихъ, уговорилъ Машеньку, объяснилъ ей все, сказалъ, что отъ ея поступковъ зависитъ не только ея, но и всѣхъ ихъ спасеніе. И Машенька хорошо поняла это и выказала гораздо больше присутствія духа и сообразительности, чѣмъ даже можно было ожидать. А когда, наконецъ, притащили откуда-то священника, то она сыграла свою роль больной, какъ нельзя лучше. Фирсъ сначала совсѣмъ не повѣрилъ ея болѣзни, но, взглянувъ на нее, онъ не могъ не убѣдиться въ дѣйствительности ея страданій.