Независимость мисс Мэри Беннет - [16]

Когда Мэри положила газету, ее глаза сияли. Обличения Аргуса законов о ссылке и тому подобном не зажигали ее так, как его диатрибы против богаделен, работных домов, сиротских приютов, фабрик и рудников, но ее всегда зажигала его пламенная страстность, какой бы ни была тема. И обеспеченные люди не могут долее его игнорировать. Аргус вступил в ряды других борцов за социальную справедливость, широко читался и обсуждался от Твида до Лэндс-Энда. В Англии расцветала новая нравственная совесть отчасти благодаря Аргусу.

Почему и я не могу внести свой вклад, спросила она себя. Это Аргус открыл мне глаза — в тот же день, когда я прочла его первое письмо, я обратилась в его веру. Теперь, когда я освободилась от своего долга, я могу устремиться в битву против злокачественных язв, которые разъедают самую плоть Англии. Я слышала, как мои племянники и племянницы говорят с нищими — они так и к бездомной собачонке не обратились бы. Только Чарли понимает, но не в его характере рваться в бой.

Да, я буду путешествовать, воочию наблюдая беды Англии, напишу мою книгу и заплачу за ее опубликование. Издатели платят дамам, которые пишут трехтомные романы, но не авторам серьезных книг. Так сказала миссис Роутри в тот раз, когда выступила с лекцией в Хартфордской библиотеке. Миссис Роутри пишет трехтомные романы и не питает уважения к серьезным книгам. Их, сообщила она нам, оплачивают сами авторы, и издание обходится им в девять тысяч фунтов или около того. Это примерно все, что у меня есть, но достаточно, чтобы моя книга была издана. Что за важность, если мои деньги будут исчерпаны! Я появлюсь у дверей Фица и потребую приюта, который он предложил? Оно того стоило бы! Но Фиц, уж конечно, измыслит способ помешать мне тратить мои деньги, если они вложены в какие-то ценные бумаги, а потому я испущу вздох облегчения, когда они будут благополучно вложены в банк на мое имя.

«Милый Чарли, — села она писать своему племяннику на следующее утро. — Я намерена написать книгу! Я знаю, что моя проза оставляет желать лучшего, но, помнится, ты раза два говорил, что я владею словами. Пожалуй, не как доктор Джонсон или мистер Гиббон, однако, прочитав столько книг, я убедилась, что умею выражать свои мысли с легкостью. Беда крылась в осознании, что до сих пор ни одна из моих мыслей не была достойна запечатления на бумаге. Но это позади! У меня есть тема, которая увенчает лаврами и самое смиренное перо.

Я собираюсь написать книгу. Нет, милый мальчик, не глупый роман в духе миссис Бёрни или миссис Радклиф. Это должен быть серьезный труд о бедах Англии. Заголовок, я думаю, будет именно таким: «Беды Англии». Какую помощь ты мне оказывал! Разве не ты сказал, что прежде, чем что-либо принесет плоды, необходимо провести все возможные изыскания. Я знаю, ты подразумевал Prolegomena ad Homerum[2], но для меня это подразумевает обследование сиротских приютов, фабрик, богаделен, рудников — тысячу и одно место, где наши собственные английские люди живут в нищете и обездоленности по той лишь причине, что неразумно выбрали своих родителей. Ты помнишь, как сказал это про уличных оборвышей в Меритоне?

Такой изящный афоризм и такой верный! Будь у нас подобная возможность, разве бы не все выбирали в отцы королей и герцогов, а не углекопов или безработных на иждивении прихода?

Как было бы замечательно, если бы, ведя свои исследования, я вышла бы на какого-нибудь важного и аристократического персонажа, который по уши погряз в преступлениях и эксплуатации? Выпади мне такая удача, я, не дрогнув, опубликовала бы главу о нем с его августейшим именем полностью.

Когда я соберу все факты, записи, выводы, я напишу мою книгу. Где-то в начале мая я отправлюсь на мои розыски. Не в Лондон, а на север. Ланкашир и Йоркшир, где, по словам Аргуса, эксплуатация особенно жестока. Мои глаза жаждут увидеть сами, так как я жила в огороженности и ограниченности и проезжала мимо мазанок между живыми изгородями так, будто они не существовали. Ведь то, что мы видим и принимаем как должное детьми, утрачивает силу поразить нас позднее.

К тому времени, когда ты получишь это письмо в Оксфорде, думается, я уже перееду в какой-нибудь домик в Хартфорде. Поверь мне, я не буду оплакивать расставание с мэнором Шелби. Пока я пишу это, закружили первые снежные хлопья. Как ласково они укрывают мир! Ах, будь наш человеческий жребий столь же безмятежным, столь же прекрасным! Снег всегда напоминает мне грезы наяву своей эфемерностью.

Ты собираешься в Пемберли на Рождество или останешься в Оксфорде со своими фолиантами? Как поживает этот симпатичный тьютор мистер Гриффитс? Судя по словам твоей мамы, он скорее твой друг, чем строгий наставник. И хотя я знаю, как ты любишь Оксфорд, подумай о своей маме. Она так обрадуется, если ты проведешь Рождество в Пемберли.

Напиши мне, когда у тебя будет время, и не забудь принимать укрепляющую настойку, которую я тебе дала. По столовой ложке каждое утро. Вдобавок, мой милый Чарли, мне надоело обращение тетя Мэри. Теперь, когда тебе восемнадцать, как-то неуместно, что ты подчеркиваешь мое стародевичество, называя меня своей тетей. Я твой друг.