Как бы ей хотелось вручить ему дневник, проводник к той личности, которой она стала в этот последний год, просто положить рядом с ним на скамейку и уйти. А утром он бы положил ей на тумбочку свою книгу, и когда они вновь оказались вместе, наступила бы ясность. И никакого страха сказать что-то не то или о чем-то умолчать, оборвать себя, заметив нахмуренный лоб другого, или сбиться в неподходящий момент, лишаясь той уверенности, которую только-только почувствовал.
Это так изматывающе тяжело – пытаться, чтобы тебя поняли. Ей запомнилась цитата – то ли это что-то из школьного курса по литературе, то ли слова какой-то песни: «Если бы ты знал о человеке все, что можно знать, ты мог бы простить ему все». В прощении есть что-то рефлексивное, но, конечно, оно дается тогда, когда ты знаешь, какие обстоятельства превратили человека в собрание странностей и защитных реакций.
Путь к пониманию долог и тяжек. А вот прощение приходит само собой.
Кейт вздохнула и медленно опустилась на скамейку, как старушка, дающая отдых уставшим костям. Она села так близко к Крису, что ее нога прижалась к его бедру, и в прохладе ночи идущее от него тепло было знакомым и осязаемым, как разговор, которому необязательно заканчиваться. Они сидели и смотрели на свой дом, касаясь друг друга небрежно, но не случайно, как молодожены, желающие постоянного подтверждения физического единения, заверения, что у них один взгляд на простирающееся впереди прекрасное будущее или, по крайней мере, ту его часть, которая зависит только от них.
