Незавершенная революция - [6]
Меж тем, киевский дореволюционный историк Андрей Стороженко считал, что из названий «Малая Русь» и «Великая Русь» следует историческая субординация, прямо противоположная той, которая обычно подразумевается. Как он это показывал на примере Малой Греции и Великой Греции, Малой Британии и Великой Британии, Малой Польши и Великой Польши, первые традиционно понимались как историческая колыбель определенной общности, в то время, как вторые — как более поздние колонизированные территории, ее расширение.
Великая Русь или Великороссия таким образом предполагала смысл Новой Руси или Новой России по аналогии с Новой Англией, Новым Йорком (Нью-Йорк) и т. д. При этом, если ее политический правящий слой был сформирован из представителей единой элиты древней Руси — дома Рюриковичей, то ее демографию определило наложение славяноязычных племен кривичей, вятичей и словен-ильменских на местное финское и балтское население, славянизируемое ими.
4. Великороссия: Московия, Новгород и лимитрофы. Цезаризм и папизм по-русски. Зачатие России
Многими Великороссия считается синонимом Московии, а великороссы, соответственно, московитов. Это не лишено смысла, так как именно Москва собирала великорусские земли, еще под властью Орды, перековывая их население в единую великорусскую народность.
Однако как человек является потомком не только своего отца, чью фамилию он носит, но и матери, соответственно, собирая в себе гены предков со всех сторон, так и великорусы, будучи генеалогически московитами, имеют наследственность и других компонентов, влившихся в них.
В геополитическом отношении в северо-восточной Руси периода зависимости от Орды можно выделить три основных компонента: 1) ядровая для этого пространства Владимиро-Суздальская земля, из которой выделились сперва неустойчивое Владимирское княжество, а впоследствии и державная Москва, сумевшая подмять под себя остальные ее части; 2) Новгородская и Псковская республики, представлявшие собой и геополитических конкурентов Московии, и альтернативную ей модель развития; 3) лимитрофы между основными конкурирующими центрами силы, прежде всего, Московией для Великороссии и Литвой для Малой Руси, как то Рязанское и Смоленское княжества.
Рассмотрим вкратце каждый из них.
Если смотреть на Рязанщину, то ее особенность, по-видимому, обусловила двойная периферийность — как колонизировавшего ее славянского начала, так и автохтонного населения. Со стороны славян это были вятичи — периферийный для Малой Руси компонент, минимально охваченный ее формирующейся городской культурой. Местный субстрат будущей Рязанщины представлял собой пеструю смесь народов — и эрзя с мокшей, объединяемых под именем «мордвы», что у них самих зачастую вызывает протесты, и мещеряки, в последующем — касимовские татары, не ассимилированные русскими (более того, Касым был статусным центром тюркско-ордынского пространства и одно время даже формальным сюзереном Москвы), и даже цнинское казачество.
Немецкий антрополог Ганс Гюнтер говорил об особом рязанском расовом типе, о том же писал русский антрополог Виктор Бунак, называя его дон-сурским, характеризуя как северопонтийский и возводя часть его корней к алано-иранской общности, возможно, через «мордву», частично ассимилированную вятичами. Рязанский характер, особенности рязанских порядков отразились во многих русских поговорках как весьма специфические, но так как наше исследование носит не этнографический, а национально-политический характер, нас интересует, как они отразились на политической специфике рязанцев. А отразились так, что последние отличались буйностью, определенным анархизмом, большими амбициями — не всегда обоснованными. Видимо, именно эти качества делали Рязань упорным соперником Москвы, вплоть до признания литовского сюзеренитета на короткий период в XV веке и даже включения в Великую Литву рязанских Козельска и Ельца.
С присоединением к Москве Рязань становится ее окраиной и фронтиром, т. н. Засечной чертой, что, с одной стороны, объективно было обусловлено ее неспокойной географией и соседством со Степью, но также позволяло перенаправить буйную энергию рязанцев вовне. Собственно, многие исследователи указывают на существенную близость субстрата рязанцев, донских и гребенских казаков, корни которого уходят в южный, исторически северопонтийский регион.
Смоленское княжество, напротив, было органической восточной окраиной Малой Руси (в вышеуказанном понимании), впоследствии став западной окраиной Руси Великой, и долгое время пробыв их лимитрофом. Здесь субстратом был не финно-угорский, а балтский элемент, и с Балтикой же связана политическая история этого региона. Именно Смоленщина из земель, ставших великорусскими, чаще и дольше всего оказывалась в составе Великого Княжества Литовского и Руського и даже Речи Посполитой — его федерации с Польшей. Впрочем, рассматривать ее на этом основании как их органическую часть неправильно. Смоленщину часто качало то в сторону Московии, то в сторону Литвы, между которыми она лавировала, напоминая в этом смысле современную лукашенковскую Беларусь, лавирующую между Россией и Западом. Это фрондерство Смоленской земли проявляло себя и в дальнейшем — в частности, во время войны 1941–1945 года именно в ней (на территории современной Брянской области) самостоятельно возникла пронемецкая антисоветская Локотьская республика.
