Незавершенная Литургия - [23]

Его страдания утихли, когда он впервые увидел Свету. В школе с девчонками он дружбу не водил, а после солидного стажа в качестве старшего брата младшей сестренки и вообще имел полное право их ненавидеть, но был к ним снисходительно-равнодушен. Одноклассницы его, которых в классе было большинство, считали Сашку тихоней и игнорировали, а в соседях и знакомых были все такие, что и поговорить-то с ними было не о чем – вертихвостки и модницы. Они для него просто не существовали. А после появления в его жизни Светы ему и вовсе не хотелось больше ни на кого смотреть. Она стала для него идеалом. Ее красота затмевала все вокруг, а взгляд глубоких, темных, бездонных глаз хоть и был всегда с легкой грустинкой, но неизменно светился добротой и приветливостью.

Впервые он увидел ее на берегу реки, когда сидел в очередной раз с удочкой. Рыба не клевала, и он после бесполезно проведенного часа собирался было уходить, как вдруг заметил, что по кромке берега босиком в его сторону идет девушка. Она двигалась какой-то невесомой походкой, едва касаясь влажного песка. Светлое платье сияло чистейшей белизной, множеством складок спускалось почти до пят. Широкие рукава трепетали на ветру; полностью закрывая руки, они замыкались широкими манжетами на запястьях, видны были лишь узкие кисти рук с тонкими «музыкальными» пальцами. На ветру развевались вьющиеся локоны темных каштановых волос, перевязанные лентой в виде венчика. Вся фигура ее была грациозна и гармонична. Она, словно воплощенная мечта, приближалась к нему. А он от растерянности даже не смог отвести взгляда и, скорее всего, встретил ее с открытым ртом. Подойдя, она улыбнулась и приветливо на него посмотрела. Саша растерянно кивнул и отошел в сторонку, полагая, что он загораживает ей дорогу. Но девушка осталась стоять возле него и, глядя на то, как он сматывает удочку, кивнула на реку.

– Да не клюет ни шиша, – пояснил Саша свои сборы.

Девушка протянула руку к его удочке с явным намерением показать ему, как надо правильно ловить. Тот охотно предоставил гостье свою снасть и склонился к консервной банке с червями, чтобы насадить наживку. Но в тот момент, когда он выковыривал из зубастой банки непослушного дождевика, свистнуло удилище и грузило булькнуло в воду.

– Погоди-ка, там червя нет.

Но молчаливая гостья, по-прежнему не говоря ни слова, мягким жестом отклонила покрытого песком червяка. Повернувшись к красному шару заходящего солнца, она подняла руку к вечернему светилу и запела. В этом пении она обнаружила чистейший голос, сильный, затрагивающий самые тонкие струны души. Она выводила сложную мелодию с легкостью певчей птицы, ничуть не напрягаясь. Плавное пение разносилось по всей округе, но слова, которые она пела, были странными, тем более что каждую гласную она выпевала с невероятными фиоритурами. Если он правильно понял, то она пела: «ВИДЕХОМ СВЕТ ИСТИНЫ…» Причем при слове «свет» она разворачивалась к угасающему солнцу, как бы беря его на ладонь.

Когда последний закатный лучик скрылся за горизонтом, она, улыбаясь, протянула ему удилище и шагнула навстречу рдеющему небосклону по подернутой рябью водной глади. Сначала Саша не понял, что она идет уже не по берегу, а по воде, но потом, приглядевшись, увидел, как босые ножки ступают по речному прибою, даже не оставляя кругов. Но в тот момент, когда он сам онемел от удивления, удилище дернулось, и он почувствовал, что там, на другом конце лески, подцепилось что-то солидное. Он инстинктивно подсек и вытащил на поверхность здоровенного леща. Этот монстр, килограмма на три, играя чешуей, плюхнулся обратно в воду и согнул удилище в дугу. Тут без подсачика не вытащить. Саша рванулся по берегу к своим вещам, подтаскивая огромную рыбу. Когда чудо-рыба уже била хвостом на берегу, подбрасывая себя над травой, Саша вспомнил про девушку-певунью, но ее и след простыл. Он, бросив трофей в садок, побежал вверх по крутому берегу, но как бы широко ни открывалась ему панорама речной излучины, нигде он не увидел приметной белизны ее платья. Она словно растворилась. Тогда он подумал, что ему все пригрезилось, и, чтобы не забыть этот сон наяву, тут же сел за мольберт и всю ночь, покуда не свалила его усталость, пытался ее нарисовать.

Спустя несколько дней она ему приснилась. Вся сияющая, одетая в какую-то сверкающую мантию, она стояла на хрупком мостике через реку Гремиху. А мосток вот-вот рухнет. Уже видно, как расходятся бревнышки, слышно, как хрустят подгнившие досочки, еще мгновение – и она рухнет в бурлящую на перекатах речку. Но она стоит, не замечая, что из-под ног уходит опора, и загадочно улыбается.

– Эй, ты провалишься! – лишь успел крикнуть Саша… и проснулся.

С тех пор он грезил ею. Всякий раз перед сном он разглядывал свои наброски, сделанные в тот день. Он обращался к ней и просил, чтобы она еще раз ему приснилась, но проходили дни, а она не являлась. За суетой домашних забот постепенно стал стираться из памяти ее настоящий лик…

Но вот однажды, когда Санька отправился в лес за грибами, среди светлого березового леса он услышал знакомое пение: «Видехом свет…» Сначала он подумал, что это у него в душе всплыли воспоминания, но когда знакомый голос эхом отозвался по всему лесу, он встрепенулся и поспешил напролом, сквозь заросли папоротника, на такой долгожданный звук. Чистый, без подлеска, лес просматривался далеко. Сашка во все стороны вертел головой, прислушивался, присматривался, пока среди белых стволов не различил знакомую фигуру. Она! Это была та самая девушка, которую он не чаял уже и встретить. Значит, это был не сон, не видение. Значит, она где-то здесь рядом живет, может дачница московская. Или в гости к кому приехала. Значит, он может видеть ее часто. Сашку бросило в жар. Он выровнял дыхание и сделал вид, будто не бежал только что сломя голову, а так себе – прогуливается.