Незамужняя жена - [45]

— Я должна поставить вас в известность, — сказала секретарша, — что поступило несколько жалоб на шум из вашей квартиры.

Грейс постаралась не подать виду, насколько ошеломлена такой информацией. В конце концов, она знала, что Лэз время от времени передает квартиру в субаренду. Но обычно он упоминал об этом.

— Приму необходимые меры, — заверила она секретаршу.

Грейс спустилась в лифте на четвертый этаж и сейчас стояла перед дверью старой квартиры Лэза. Ключ и роза, которые она бросила здесь в прошлый раз, исчезли. И хотя у нее и был ключ из аквариума, она решила сначала позвонить. Выждав подобающее время, Грейс вставила ключ в замок и открыла дверь. Если здесь кто-нибудь и жил, то никаких видимых следов этого проживания заметно не было — ни еды, ни свежих газет, ни беспорядка; ничто не указывало на то, что квартира обитаема.

Школьный стол Лэза и книжные полки из шлакоблоков выглядели так, будто к ним не прикасались долгие годы. К антенне телевизора, принимавшего только местные станции, и то с кучей помех, были по-прежнему прикреплены кроличьи ушки из фольги. Грейс обратила внимание, как пыльно кругом, причем все было покрыто не обычной пылью и гарью, а какими-то тускло поблескивающими частичками.

Грейс продолжала оглядывать комнату, как будто попала на выставку доколумбового искусства. Начиная с флюоресцентных светильников и кончая самодельной, «под дерево», кухоньки с кладовкой, все в квартире выглядело более чем скромно. Лэзу она и нравилась такой — прямая противоположность модерновым двухэтажным апартаментам его матери на Парк-авеню. От былого величия квартиры сохранились только нераспечатанная стойка с вращающимися полками для закусок, некогда служившая обитателям гостиницы, да газовый камин. Мать Лэза говорила, что он «снимает угол».

Когда Лэзу исполнилось тридцать два, в один из немногих визитов его матери, соблаговолившей почтить их своим присутствием, Грейс приготовила на ужин седло барашка с картофельной запеканкой. Ужинали за карточным столом, вокруг которого расставили складные металлические стулья, и большую часть вечера пытались отключить сверхчувствительную пожарную сигнализацию, которая срабатывала даже тогда, когда Лэз задувал свечи на гринберговском шоколадном торте.

Грейс удивилась, заметив на пыльном кофейном столике заводных щенков. А потом она увидела удлинитель, утыканный штепселями, провода от которых вели во всех направлениях к различным электроприборам. Удлинитель выглядел до жути похожим на тот, который у нее пропал. Если раньше она могла считать загадку удлинителя решенной, то теперь возникло еще больше вопросов. Она понимала, что все это не просто совпадение, и стала гадать, уж не соединила ли ненароком судьба их с Лэзом для игры в кошки-мышки. Женатые, но существующие порознь — все равно как если бы они играли в шахматы за разными досками.

Грейс присела на край кушетки. Это был изумрудно-зеленый бархатный раздвижной диванчик, на котором Лэз спал в пору учебы в колледже, с продавленным матрасом, в котором не хватало нескольких пружин. Лэз обычно заменял их скрученной проволокой, на которую Грейс натыкалась, когда делала влажную уборку. Она вспомнила, каких усилий стоило ей сложить матрас и закрыть диванчик. Иногда приходилось в буквальном смысле прыгать на нем. Грейс провела рукой по обивке. Бархат вытерся до бледно-зеленого цвета у подлокотников и на сиденье, где они привыкли кувыркаться.

Она вспомнила утро вскоре после того, как они съехались, когда она нашла черно-белую фотографию женщины внутри одной из застегивавшихся на «молнию» подушек сиденья. Лэз сказал, что, возможно, ее забыли там прежние хозяева кушетки. Объяснение было таким простым и ясным, что Грейс даже стало стыдно, что она вообще задала этот вопрос. На следующий вечер Лэз завязал ей глаза и повел по извилистым коридорам, вверх по винтовой лестнице и, наконец, наружу. Когда он снял с ее глаз повязку, Грейс увидела перед собой линию горизонта.

— Я думала, дверь на крышу закрыта, — сказала она.

— Закрыта, — ответил Лэз. — Но я заплатил Джорджу.

Грейс улыбнулась и тут заметила в дальнем северном углу гамак под навесом из спрессованной соломы и книгу, лежавшую на сложенной столбиком черной черепице.

— Смотри-ка, — сказал Лэз, проходя к гамаку, — кто-то читает «Обломова».

Они с Грейс неделями читали его вслух по ночам. Лэз взял книгу и открыл ее, причем корешок треснул. Свой экземпляр они купили в книжной лавке на Стрэнде, и на оборотной стороне переплета еще сохранились написанная карандашом цена и экслибрис прежнего владельца.

Грейс перегнулась через металлическое ограждение, и перед ней открылась перспектива Бродвея, уходящего вдаль, за Колумбийский университет. Она отчетливо, до яви представила, что сможет увидеть очертания особняка, где они впервые встретились. В ту ночь, когда они лежали в гамаке, Грейс не сомневалась, что эти воспоминания пребудут здесь всегда, давая почву под ногами ей и Лэзу, особенно в разлуке.

Теперь она не могла вспомнить, действительно ли они закончили читать «Обломова». Но речь никогда и не шла о том, чтобы добраться до конца. У них была манера останавливаться и начинать чтение с начала, не пропуская ни строчки. Усталость охватила Грейс; она поставила мешок для покупок на пол и опустила голову на украшенную кисточками подушку. Погружаясь в сон, она пыталась вспомнить, чем заканчивается «Обломов».