Незаметная вещь - [20]

Я не знаю, как снисходительному смущению научились другие люди. Откуда оно взялось у друга моего доктора Миши Масчана? Откуда у директора фонда «Подари жизнь» Кати Чистяковой? Откуда у редактора журнала «Большой город» Лены Краевской?

Я знаю, откуда оно у меня. Это одно из первых детских воспоминаний, возможно приукрашенных последующими рассказами о нем.

Летнее утро, солнце сквозь раздуваемый ветром тюль, звонок в дверь. Мама открывает, а на пороге Танечка. Несмотря на то, что конец июня, Танечка одета тепло. На ней ватная телогрейка, шерстяная перекособоченная юбка, шерстяные перекрученные колготки, шерстяные носки, а поверх носков высокие калоши. И на голове платок, повязанный по-деревенски, так, что все волосы закрыты, и вся шея, а видно только лицо. Танечке лет сорок. Она говорит:

– Здравствуйте, доктор! – и счастливо улыбается.

– Здравствуйте, Танечка! – приветливо отвечает мама, которая всегда была со всеми больными на «вы».

– Доктор, милая, я поздравляю вас! – Танечка светится от счастья. – Сыночка вашего с днем рождения! Пусть растет большой, красивый и здоровенький.

– Спасибо, Танечка, – отвечает мама спокойным голосом.

А я стою чуть поодаль в комнате, выглядываю в прихожую, но подробно проинструктирован, что, когда приходит Танечка, дальше прихожей мне выходить нельзя. Прямо в глаза Танечке смотреть нельзя, поддерживать Танечкину экзальтированную интонацию нельзя, прикасаться к Танечке нельзя, иначе она станет кружиться на месте, плеваться, кричать страшным голосом и хлестать себя по щекам, пока не упадет. Я молча стою, улыбаюсь и слегка помахиваю Танечке рукой. А она говорит:

– Доктор, милая, я вот вашему сыночку пирожков к празднику напекла. Домашние, с пылу, с жару, – и протягивает маме корзинку, накрытую тряпичной салфеткой.

– Спасибо, Танечка, – мама берет корзинку.

А Танечка начинает кланяться. Говорит, что спешит, что у нее дела, что желает мне счастливого дня рождения. А мама еще раз благодарит за пирожки и приглашает Танечку заходить почаще.

– До свидания, доктор, милая. Вы мне только корзиночку потом верните.

– Как же, Танечка, верну обязательно.

– И салфеточку.

– И салфеточку, – мама улыбается ласково вот с тем самым выражением снисходительного смущения на лице.

Дверь за Танечкой закрывается, после чего мама решительно направляется в туалет, решительно выбрасывает содержимое Танечкиной корзинки в унитаз, а саму корзинку ломает, заворачивает обломки в газету и кладет в мусорное ведро.

Я не задаю вопросов. Я знаю: Танечкины пироги сделаны из говна. Буквально. На заднем дворе загородной больницы для психохроников, где работала врачом моя мама, мамина пациентка Танечка сама давеча какала и сама лепила. И я знаю, что в тот же день мы с мамой пойдем на рынок – купить для Танечки новую корзинку и новую салфетку, отдать с благодарностью. Еще я знаю, что мама могла бы запретить Танечке приносить пирожки из говна. Но мама не запрещает. Только улыбается снисходительно и смущенно.

Вот откуда я знаю это выражение лица. Вот когда научился. Во взрослой жизни я встречал снисходительное смущение на лицах людей неоднократно. Но только однажды спросил, откуда оно. Спросил у Снежаны Митиной, чей сын Пашка болеет синдромом Хантера. Мальчик превращался в собаку, оброс жесткой шерстью и передвигался на четырех лапах, а Снежана его спасла, найдя незарегистрированное в России лекарство, вернула человеческий облик ему и другим детям с синдромом Хантера. Я спросил ее: откуда у нее это выражение снисходительного смущения на лице?

Она поняла с полуслова – от отца. Отец работал начальником колонии для особо опасных преступников. Каждое утро какой-нибудь особо опасный преступник в награду за хорошее поведение приходил к ним домой:

– Гражданин начальник, сегодня мне со Снежанкой гулять.

И вел гулять беленькую, пухлую, ангелоподобную девочку. А начальник колонии стоял и снисходительно, и смущенно смотрел в окно, как его дочка шагает по двору колонии и доверчиво держит за руку отъявленного убийцу.

Переломный момент

Это только называлось так – кадетский корпус. На самом деле корпус был детским домом, хоть и хорошим, надо отдать должное начальнику. Начальник корпуса был отставным офицером. Очень любил своих беспризорников, подолгу за полночь говорил с девочками-воспитанницами про несчастную любовь, а с мальчиками-кадетами про отрицательные стороны криминального будущего.

Еще начальник всегда хотел детей накормить, и это стало получаться после того, как были шесть раз уволены повара. Значительно хуже получалось детей одеть. Государство выделяло средства из расчета одна пара обуви на лето, одна – на зиму. А разве хватит одной пары на лето мальчишке, если он играет на переменках в футбол консервной банкой?

Поэтому начальник решил превратить детский дом в кадетский корпус.

Кадетам помогали местные власти, частные благотворители, Тульская десантная дивизия. Мальчиков одели в красивую черную форму с золотыми погонами, девочек – в необычные длинные платья и косынки сестер милосердия. Еще появились бальные туфли и бальные платья. Уроки танца, уроки этикета, три иностранных языка и военные сборы.