Незамеченное поколение - [4]

Художественные и публицистические произведения эмигрантских сыновей почти совсем неизвестны. Чтобы показать, на чем основаны мои выводы, я должен был все время опираться на цитаты. Эти многочисленные цитаты необходимы. Читателю, незнакомому с литературой «молодых», они дадут возможность составить себе понятие о чувствах и идеях этого поколения, но они очень отяжеляют изложение. Слова «пламенного Мюссе» помогут, мне думается, при этом трудном чтении, как руководящая мелодия и как набросок обстановки. Вот эти слова в чудесном переводе Аполлона Григорьева:

«Во время войн империи, в то время, как мужья и братья были в Германии, тревожные матери произвели на свет поколение горячее, бледное, нервное. Зачатые в промежутки битв, воспитанные в училищах под барабанный бой, тысячи детей мрачно озирали друг друга, пробуя свои слабые мускулы. По временам являлись к ним покрытые кровью отцы, подымали их к залитой золотом груди, потом слагали на землю это бремя и снова садились на коней.

Но война окончилась; Кесарь умер на далеком острове.

Тогда на развалинах старого мира села тревожная юность. Все эти дети были капли горячей крови, напоившей землю: они родились среди битв. В голове у них был целый мир; они глядели на землю, на небо, на улицы и на дороги, — все было пусто, и только приходские колокола гудели в отдалении.

Три стихии делили между собою жизнь, расстилавшуюся перед юношами: за ними навсегда разрушенное прошедшее, перед ними заря безграничного небосклона, первые лучи будущего, и между этих двух миров нечто, подобное океану, отделяющему старый «материк от Америки; не знаю что-то неопределенное и зыбкое, море тинистое и грозящее кораблекрушениями, по временам переплываемое далеким белым парусом или кораблем с тяжелым ходом; настоящий век, наш век одним словом, который отделяет прошедшее от будущего, который ни то, ни другое и походит на то и другое вместе, где на каждом шагу недоумеваешь, идешь ли по семенам или по праху.

И им оставалось только настоящее, дух века, ангел сумерек, не день и не ночь; они нашли его сидящим на мешке с костями, закутанным в плащ себялюбия и дрожащим от холода. Смертная мука закралась к ним в душу при взгляде на это видение, полумумию и полупрах; они подошли к нему, как путешественник, которому показывают в Страсбурге дочь старого графа Саарвердена, бальзамированную, в гробу, в венчальном наряде. Страшен этот ребяческий скелет, ибо на худых и бледных пальцах его обручальное кольцо, а голова распадается прахом посреди цветов.

О, народы будущих веков! когда в жаркий летний день склонитесь вы над плугом на зеленом лугу отчизны, когда под лучами яркого, чистого солнца земля, щедрая мать, будет улыбаться в своем утреннем наряде земледельцу; когда, отирая с мирного чела священный пот, вы будете покоить взгляд на беспредельном небосклоне и вспомните о нас, которых уже не будет более, — скажите себе, что дорого купили мы вам будущий покой; пожалейте нас больше, чем всех ваших предков. У них было много горя, которое делало их достойными сострадания; у нас не было того, что их утешало».

В. Варшавский

Глава первая

Судьбу этого поколения можно понять, только вспомнив настроения первых лет эмиграции. За рубежом в то время оказалась значительная часть верхнего слоя русского общества: писатели, философы, богословы, поэты, профессора, художники и артисты; бывшая знать, чиновники, офицеры, «земско-городские» деятели и люди либеральных профессий; наконец остатки «ордена русской интеллигенции»: не многочисленные, но активные группы кадетов, эсеров и меньшевиков. Они издавали главные эмигрантские газеты и журналы и их публицистика и дискуссии занимали авансцену эмигрантской общественной жизни. Но, по-настоящему, эти остатки демократической и социалистической интеллигенции не имели влияния и были окружены враждой огромного большинства эмигрантов.

Вражда эта была основана на убеждении, что интеллигенция «сделала» революцию и, поэтому, несет ответственность за все ее ужасы и разрушения. В революции проявилось настоящее лицо интеллигенции, угадываемое прежде лишь немногими. Теперь это стало ясно: все было предсказано Достоевским. Схема напрашивалась сама собой. Большевизм это победа «бесов», победа той части интеллигенции, которую вел и олицетворял Петр Верховенский. Правда, другая часть интеллигенции, либеральная, прекраснодушная и болтливая, как Степан Трофимович, сама стала жертвой большевизма. Но это по ее собственной вине, так как именно интеллигентская маниловщина привела к победе большевиков. Вспоминали не только «Бесов», но и «Подростка», предсказание Версилова о том, «как кончатся современные государства»:

«Я думаю, что все это произойдет как-нибудь чрезвычайно ординарно, — проговорил он раз. — Просто-напросто, все государства, несмотря на все балансы в бюджетах и на «отсутствие дефицитов», un beau matin (в одно прекрасное утро) запутаются окончательно, и все до единого пожелают не заплатить, чтоб всем до единого обновиться во всеобщем банкротстве. Между тем, весь консервативный элемент всего мира сему воспротивится, ибо он-то и будет акционером и кредитором, и банкротства допустить не захочет. Тогда, разумеется, начнется, так сказать, всеобщее окисление: прибудет много жида, и начнется жидовское царство».