Незаконная комета. Варлам Шаламов: опыт медленного чтения - [95]

Конечно, в лагере, где возможно такое, присутствие больничного кота – в порядке вещей.

Таким образом, мы можем заключить, что «типические обстоятельства» «Одного дня…» на самом деле далеко не типичны. Они чрезвычайно благоприятны – и автор всячески привлекает внимание читателя к этому факту.

Что мы можем сказать о «типическом характере»?

Внешне Иван Денисович – чуть ли не эталон з/к. Крестьянин из деревушки Темгенево, взятый в плен на Северо-Западном фронте, бежавший, добравшийся таки до своих – и, естественно, получивший 10 лет как немецкий шпион. «Простой работяга» Шухов живет в лагере умением и смекалкой. Придерживаясь, однако, довольно жесткого кодекса. Когда миску овсянки, которую Шухов «закосил» в столовой, помбригадира отдал кавторангу Буйновскому, Иван Денисович думает: «Правильно, что капитану отдали. Придет пора, и капитан жить научится, а пока не умеет» (Там же: 59). Работая на стене, он автоматически берет поправку на то, что сосед его – Сенька Клевшин – слаб и неопытен, и делает часть работы за него. Шухов единственный человек в бригаде, для кого хорошо сделанная работа ценна сама по себе. Задерживаясь на развод, чтобы проверить, правильно ли уложены шлакоблоки, Иван Денисович фактически рискует жизнью. Подобное отношение к труду не свойственно никому из его собригадников.

Впрочем, Солженицын довольно прозрачно указывает на происхождение шуховской трудовой этики. Сталкиваясь с очередным лагерным безобразием, Шухов всякий раз вспоминает коллективизацию – она для него символ развала и преступного небрежения, губительного для человека, земли и традиций. Шухов не просто крестьянин. Он – сохранившийся в вечной мерзлоте реликт предыдущей эпохи. Иван Денисович – это пресловутый «крепкий хозяин», чье отношение к труду отделяет его не только от собригадников, но и от односельчан – ибо они, в отличие от Шухова, пошли в ногу с новым временем. Достаточно вспомнить то недоумение, с которым Иван Денисович читает письмо от жены, рассказывающее о колхозном неустройстве и о новом огневом ремесле – окраске ковров по трафарету, ради которого деревенские бросили традиционные промыслы.

Легкие деньги – они и не весят ничего, и чутья такого нет, что вот, мол, ты заработал. Правильно старики говорили: за что не доплатишь, того не доносишь. (Там же: 37)

Создается впечатление, что Иван Денисович является типическим характером разве что в терминологии соцреализма, где говорили «типический», а подразумевали «идеальный». Впрочем, «ненастоящесть» Ивана Денисовича имеет еще одну сторону. Так же как баптист Алешка – это в некотором роде ипостась Алеши Карамазова (которого Достоевский и собирался отправить на каторгу за чужую вину), Иван Денисович Шухов вместе с горелым валенком в значительной мере обязан своим происхождением Льву Толстому. Многие исследователи отмечали, что Шухов – близкий родственник Платона Каратаева, капитана Тушина и еще в большей мере Наташи Ростовой. В лагерной больничке Шухов не опознает в том, что пишет фельдшер Вдовушкин, стихи:

Николай писал ровными-ровными строчками и каждую строчку, отступя от краю, аккуратно одну под одной начинал с большой буквы. Шухову было, конечно, сразу понятно, что это – не работа, а по левой, но ему до того не было дела. (1: 24)

Этот эпизод представляет собой парафраз знаменитой сцены в «Войне и мире», где Наташа впервые в жизни посещает оперу. Хотелось бы добавить, что эта сцена была сначала поднята на щит В. Шкловским как классический пример «остранения», а потом введена во все школьные учебники как образец литературного мастерства Толстого. Таким образом, круг читателей, способных опознать цитату, был достаточно широк и включал в себя даже людей, никогда не читавших «Войну и мир».

Итак, «типичный работяга» оказался на поверку столь же демонстративно исключительным явлением, что и «среднестатистический лагерь».

Нам кажется, что причина этих несоответствий может лежать в намерении Солженицына воссоздать «лагерную жизнь во всей ее полноте». Солженицын попытался в рамках повести воспроизвести существо системы внеположной тому миру, в котором существуют его читатели. (После восьми лет лагеря Шухов не может общаться с собственной семьей.) В «Одном дне Ивана Денисовича» Солженицыну нужно было создать протокол для трансляции нечеловеческого лагерного опыта в нечто доступное человеческому восприятию.

Мы хотели бы предположить, что метод, которым воспользовался Солженицын, по структуре напоминает тот прием, при помощи которого Джонатан Свифт некогда описывал разницу в масштабе между Гулливером и лилипутами. Свифт указывал, сколько лилипутских коров ел Гулливер на обед, а Солженицын приводит данные о том, сколько может работать человеческое существо в обмен на 200 грамм некачественного хлеба. «Двести грамм жизнью правят. На двести граммах Беломорканал построен» (Там же: 48).

С первой фразы Солженицын начинает присваивать лагерные значения общеупотребительным словам, таким как «хлеб», «утро», «температура»: «В пять часов утра, как всегда, пробило подъем – молотком об рельс у штабного барака. Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца» (Там же: 15). Причем значения, которые автор присваивает всем объектам и событиям повести, в том числе и самой повести, в качестве узуса, даны не как некий единый параметр, а как батарея возможностей. Так, наличие маленького острого ножика имеет в диапазоне значений 10 суток карцера с последующим туберкулезом и два куска печенья с ломтиком колбасы.