Незабываемый вальс - [4]

— Глупости! — отрезала пожилая дама. — Ты часто бываешь занят, и нет нужды проводить с женой больше пары часов в день, да и те необязательно только вместе с нею.

— У тебя и впрямь такие понятия о браке? — изумился граф.

Но глаза старой леди озорно поблескивали, она явно подсмеивалась над ним.

— Я не позволю, — решительно сказал граф, — не позволю женить себя на какой-нибудь юной надоедливой особе, которая будет хорошо смотреться за столом и плохо в постели и в два счета наскучит мне.

Только с бабушкой он мог быть настолько откровенен. Она обладала редким чувством юмора и прямотой, свойственным дамам георгианской эпохи, на которые не отважилась бы ни одна придворная леди королевы Виктории.

Вдовствующая графиня рассмеялась.

— Так и быть, Ирвин, смягчилась она, — даю тебе шесть месяцев. За это время ты должен самостоятельно найти достойную жену, удовлетворяющую твоим запросам. По истечении срока я познакомлю тебя со своей протеже и приложу все силы, чтобы поженить вас.

Граф вымученно улыбнулся. До сих пор ему удавалось избегать молоденьких девушек и тем самым уберечься от брака. В сущности он вообще редко бывал в их обществе.

Граф предпочитал общество искушенных жизнью людей, приближенных к принцу и принцессе Уэльским. Его часто приглашали на приемы в Мальборо-хауз, и именно эти приглашения принимал он с особой охотой. На пышных приемах, где почетным гостем был сам принц Уэльский, нельзя было встретить юных дев, — здесь блистали очаровательные замужние дамы.

— Теперь я полон тревог за свое будущее, и твои «угрозы» тому способствовали, — с улыбкой признался граф бабушке. — Но мне уже пора откланяться.

— Помни, Ирвин, я даю тебе полгода, — сказала на прощание вдовствующая графиня, — и если ты серьезно ко всему отнесешься, то уже в конце лета мы начнем готовиться к свадьбе.

— Я в ужасе от одной этой мысли! — воскликнул он и поцеловал руку бабушке.

Пожилая леди рассмеялась в ответ, и по ее долгому взгляду граф понял, как она его любит, как переживает за него.

Она не любила так собственных детей, которые приносили ей сплошные огорчения.

Тогда, уезжая от бабушки, граф напрочь забыл ее увещевания и просьбы. Но после случая с леди Марлин он не мог не признать, что бабушка права. Ему следовало жениться и навсегда оградить себя от разного рода авантюристок, которых привлекало его состояние и положение в обществе.

Графа удивило, как леди Марлин предусмотрела все до последней мелочи: развод неизбежно влечет за собой изгнание из общества. В отличие от женщины, мужчину, преступившего закон чести, легко прощали, и такой проступок был бы скоро забыт. Свет не принял бы леди Марлин даже как дочь герцога Дорсетского, а вот графиня Хоксхед со временем вернула бы расположение принца Уэльского.

«Как она все продумала, — размышлял граф. — Несколько лет она проведет в добровольном изгнании, наслаждаясь Парижем, Римом и Венецией, причем на мои деньги, а за это время друзья все забудут и снова встретят ее с распростертыми объятиями».

Он представил пышные многолюдные приемы в загородном поместье и великолепные празднества на Баркли-сквер — верный способ вернуть признание света.

Как хорошо, что этот прыжок с балкона на балкон, с которым далеко не каждый справился бы, не составил для графа особого труда и ему удалось избежать расставленной ловушки.

Интересно все же, что сделал Стенли, когда не нашел его на балконе супружеской спальни? Смотрел ли он вниз, думая увидеть тело графа, распростертое на булыжной мостовой?

Но что и говорить, эта история весьма расстроила графа и отрезвила его.

Больше всего на свете он не любил оставаться в дураках. Граф Ирвин Хоксхед гордился своим опытом и умением безошибочно понять человека и его характер, но в этот раз он переоценил свои способности.

Всю прошлую ночь граф не мог заснуть и только удивлялся, как мог он не почувствовать, не раскрыть ее намерений, как мог так глупо попасться, словно неопытный юнец!

«К черту, я не хочу больше вспоминать о ней», — решил он, но настроение его надолго было испорчено. Плохая погода еще больше способствовала мрачному состоянию духа.

Граф привык к плаваниям и легко переносил морские путешествия, но сейчас он опасался за лошадей, которые испугались штормящего моря. К тому же гостиница в Кале, где он остановился на ночлег, не отвечала его представлениям о комфорте.

Однако граф остался доволен едой и после сытного завтрака велел подать лошадь. Он поехал верхом, а верховой занял место на козлах. Граф обычно брал с собой не только собственную коляску, запряженную четверкой лошадей, но и двух верховых. Таким образом он мог в любое время упражняться в езде.

Утро было свежее, но ближе к полудню стало жарко. Граф взмахом руки остановил коляску и пересел в нее.

Верховые в напудренных париках, в белоснежных бриджах и облегающих ливреях придавали оттенок элегантности черной с желтым коляске и упряжке черных как смоль жеребцов.

Граф надеялся позже еще проехаться верхом, но начал моросить дождь.

Он положил ноги на противоположное сиденье и откинулся на спинку. Думы о леди Марлин вновь овладели им, и сердце его, как любила говорить старая няня, опять заныло.