Незабываемые дни - [18]
— Знаете, Мирон Иванович, до чего обидно, больно! На самую гору вышли, куда поднялись, а теперь — что? Все торчком, все на слом, на погибель. Зубами, кажись, перегрыз бы горло тому, кто осмелился выступить против нас. Вы старше меня, не так волнуетесь, а у меня сердце горит, разрывается на куски… Просился остаться… Нет, у тебя, говорят, нет нужного опыта, вот Мирон Иванович за весь район справится. А я моложе вас, мне стыдно, поверьте мне, стыдно перед вами. Ну, бывайте, родной мой, дорогой… Кстати, семью вашу мы на грузовик прихватим.
— Спасибо, сынок, но у меня прихварывают дети, просто невозможно вывозить их теперь. Ну, бывай, сынок!
И слово «сынок», с которым он никогда раньше не обращался к секретарю райкома, сейчас прозвучало просто и естественно. Они сердечно расцеловались, и Мирон Иванович пошел к выходу.
С ним подчеркнуто почтительно поздоровался старик с на диво редкой бородкой, с сухим морщинистым лицом, на котором бегали, метались желтоватые с прозеленью глаза.
— Мое почтение дорогому Мирону Ивановичу… — гнусаво прошамкал старик.
Мирон Иванович взглянул на старика и невольно поморщился.
— Добрый день. По какому делу?
— Да вот хотел зайти в райком к товарищу секретарю. Вижу, беспокойство вокруг серьезное, райком будто собирается уезжать, видите, грузятся… Значит, думаю, эвакуация начинается… Очень даже просто-с… А у меня — государственное имущество, деньги… а я никогда чужой копейкой не жил… Вот и хотел к товарищу секретарю зайти, чтобы спросить, куда они товар мой прикажут погрузить, кому деньги сдать… На железную дорогу везти, или машины подадут? Не должно же погибнуть государственное добро, когда — не про нас будь сказано — неприятель так близко.
— Ладно, ладно… Секретаря вы, однако, не беспокойте, идите к своему непосредственному начальству по торговой части и с ним решайте вопрос.
— Что же делать, если у моего начальства полное затемнение началось в голове, не знает куда и что… А секретарь, он все знает, что к чему.
— Идите, идите, уважаемый, и поменьше болтайте!
— Да я ж о государстве забочусь…
Мирон Иванович промолчал, искоса взглянув на старика. Тот, повидимому, хорошо понял этот взгляд, так как, не говоря лишнего слова, живо заковылял через рыночную площадь к небольшой лавчонке, где над дверью серела маленькая облезлая вывеска закупочного пункта утильсырья.
7
Силивону Лагуцьке уже перевалило за семьдесят, но казалось, что годы прошли над ним, не оставив ни следа, ни знака. Так проходят они над этой рекой, над глухим бором, над густолиственными кряжистыми дубами, что испокон веку стоят на левобережной луговине. Сколько паводков прошло по этой луговине, сколько лет и зим миновало, промелькнуло, а они стоят, дубы, зеленеют под солнцем, то в ласковой задумчивости — в летний тихий час рассвета, то в серебряном шепоте-шелесте под вечерним ветром, то в грозном гомоне-шуме во время зимней вьюги.
Так и Силивон Лагуцька. Годы его не сказались ни в походке, ни в работе. Только и обозначились они сединой, как-то незаметно прокравшейся в черные как смоль волосы, да всегда солидными, несколько рассудительными жестами — даже в обычном разговоре. И еще укоренилась привычка разговаривать наедине с самим собой. Не будешь же говорить с этими соснами да елями, если есть потребность поделиться своими мыслями, проверить их, уточнить. И он самому себе задавал вопрос:
— А выйдет ли, брат Силивон, толк из нашего дела?
И сам же отвечал:
— Обязательно, брат, выйдет! На то оно и пошло, чтобы выйти.
Много было у него вопросов за последние годы, и почти все они получали исчерпывающие ответы: о колхозах, о новой жизни, о семейных делах, о детях. Были и сомнения — не верилось сначала, что новая жизнь останется навсегда. Были и колебания — что делать и как делать, чтобы оно было сподручней и лучше, чтобы не случилось какой ошибки, огреха в жизни. И вот она выходилась, выстоялась эта новая жизнь, приобрела такие отличительные признаки, по которым видно было, что стоять ей долго. Вот колебались тоже, когда начали сажать новый сад. И кое-кто считал тогда эту работу принудительной и не ждал от нее ни пользы, ни наживы: так, видно, нужно начальству, а раз начальство велит, надо работать, никуда не денешься. То же самое было и с пасекой, и когда копали каналы на болоте, и с лесными полями, на которых некоторое время спустя выращивали хорошее просо… Давно миновали сомнения. На пятнадцать гектаров разросся колхозный сад. А какие поля вокруг! А какие луга раскинулись за рекой! Да разве все перечтешь? Люди зажили по-настоящему, вот в чем дело!
Силивон старательно облазил все закоулки своего парома, осмотрел крепление руля, еще раз проверил каждую щелочку. Паром был в полной исправности. Еще недели две тому назад Силивон тщательно зашпаклевал его, просмолил, сменил некоторые подгнившие перекладины. Паром хорошо держался, еле покачиваясь на стремительном течении реки. Невдалеке лежала вытащенная на берег лодка Силивона, в которой он обычно переправлял людей, шедших в одиночку. Паром стоял на луговой переправе, и только во время сенокоса здесь было полно людей, и Силивону от темна до темна приходилось вести по реке старую свою посудину, сбитую из досок и обросшую с боков скользким зеленоватым мохом. Обычно же работы на пароме почти не бывало, и Силивон был тогда больше занят охраной колхозного луга, чем самой переправой. Он и жил целыми неделями тут же около парома, в стареньком соломенном шалаше. Там у него был припасен мешочек картошки и чугунок, в который часто попадали окуни, плотва, а ловить их Силивон был большой мастер.
Повесть народного писателя Белоруссии Михася Лынькова «Миколка-паровоз» рассказывает о жизни и приключениях мальчика Миколки сына железнодорожника-большевика, в годы Октябрьской революции и гражданской войны. В книгу вошли также повести «Про смелого вояку Мишку…» и «Янка-парашютист».СОДЕРЖАНИЕ:МИКОЛКА-ПАРОВОЗЯНКА-ПАРАШЮТИСТПРО СМЕЛОГО ВОЯКУ МИШКУ И ЕГО СЛАВНЫХ ТОВАРИЩЕЙАвторизованный перевод с белорусского Б. И. БурьянаХудожник Е. А. ЛарченкоТекст печатается по изданииюЛыньков М. Миколка-паровоз. — Мн., Беларусь, 1935.— 308 с.
Эта книга рассказывает о советских патриотах, сражавшихся в годы Великой Отечественной войны против германского фашизма за линией фронта, в тылу врага. Читатели узнают о многих подвигах, совершенных в борьбе за честь, свободу и независимость своей Родины такими патриотами, ставшими Героями Советского Союза, как А. С. Азончик, С. П. Апивала, К. А. Арефьев, Г. С. Артозеев, Д. И. Бакрадзе, Г. В. Балицкий, И. Н. Банов, А. Д. Бондаренко, В. И. Бондаренко, Г. И. Бориса, П. Е. Брайко, A. П. Бринский, Т. П. Бумажков, Ф. И. Павловский, П. М. Буйко, Н. Г. Васильев, П. П.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.