Незабываемая ночь - [17]

И как же не воевать до победного конца?! Это же позор для России.

И почему из-за меня какие-то дети где-то голодают? Я вовсе не хочу, чтобы они голодали.

И чем больше я старалась разобраться в путанице, тем невозможнее становилось выбраться из всех этих противоречий… Я просто переставала понимать что-либо.

Спустились ранние осенние сумерки. Мне стало жутко… Я прошла по всем комнатам и везде зажгла электричество. Громко тикали часы в столовой. Я ни за что не могла приняться, металась по комнатам, а тоска и тревога все мучительнее захлестывали меня.

Потом я задремала в кресле в гостиной. Когда я очнулась, был уже вечер. Даша напоила меня чаем и ушла.

Снова я осталась одна. Я пошла в кабинет, села в свое любимое кресло и заплакала.

Вдали раздались быстрые шаги — очевидно, кто-то звонил, — и Даша бежала открывать. Я вскочила с кресла — вдруг увидят, что я плакала! — подбежала к двери в прихожую и повернула выключатель. В кабинете стало темно. Даша вбежала в прихожую. Я притаилась за портьерой.

Даша зажгла в прихожей электричество и открыла дверь. Спрятавшись в темноте за портьерой, я выглядывала в прихожую. Это, наверное, доктор. Мне не хочется встречаться с ним.

— Владимир дома? — спросил незнакомый голос, и в прихожую вошли два человека, с виду рабочие.

— Нету, — сказала Даша. — А вам что угодно?

— Владимира и угодно, — сказал один из пришедших, коренастый человек с густыми черными бровями и глубоким шрамом поперек лба.

— А нельзя ли узнать, куда он ушел?

— Я не знаю, — сказала Даша.

— Так, — протянул человек со шрамом. — А нельзя ли узнать? Нам он очень нужен.

— Н-не знаю, — сказала Даша нерешительно. Она, видимо, боялась оставить пришедших одних в прихожей. — Может, они няне говорили…

— А нельзя ли попросить сюда няню? Скажите, — по очень важному делу.

Даша растерянно смотрела на него.

— Барышня, — сказал другой человек, — вы не бойтесь, мы тут ничего не тронем. Попросите, пожалуйста, няню. Мы — товарищи Владимира. Будьте добры!

Он, очевидно, внушил Даше доверие.

— Ну, хорошо, — сказала она и ушла.

— Нда-а! — неопределенно протянул второй, стоявший ко мне спиной, внимательно оглядывая прихожую.

Человек со шрамом толкнул его локтем.

— Видал? Что я говорил?

— Слушай, Шаров, — отвечал тот, — это же решительно ничего не доказывает, что его дома нет. Чудак ты, право!

— А вот посмотрим, кто чудак-то! — Он внимательно оглядел прихожую, заглянул в ярко освещенную залу. — Не-ет, брат… В таких хоромах революционеры не живут…

— Дурачина ты, Шаров! — сказал его товарищ и пожал плечами. — Да ведь эти-то хоромы какую службу сослужили! Говорят и литература и оружие у него хранились. Ведь полиции-то было невдомек — в генеральский дом идти искать!

— Ладно, рассказывай, — перебил его Шаров. — Это он вам всем очки втирал, а меня, брат, не проведешь. У меня нюх такой. Я буржуя за сто верст нюхом чую.

— Говорю тебе…

— А я тебе говорю, — гневно зашептал Шаров, — он предатель. (У меня так и ухнуло куда-то сердце, на мгновение потемнело в глазах. Я крепче вцепилась руками в портьеру, чтобы не упасть).

— Не верю я ему ни на грош, — шептал Шаров. — Подумаешь, — большевик!

— Ну, вот увидишь?

— И увижу. Его взвод на углу Машкова переулка и Конюшенной стоит. Почему его там нет? Словом, сейчас узнаем. Ты мне только не мешай! Я мигом все выведаю. Я, брат, хитрый! Меня никто не перехитрит.

— Ну-ну, — поощрил его товарищ немного насмешливо.

— И так и знай, — быстро заговорил Шаров, еще понизив голос, — если моя правда, — отыщу и убью его сегодня же, как собаку!

— Обалдел! Не разобравши, в чем дело!

— Разберем! Да никак нянька идет! Ишь ты, квартира на цельную версту…

Они замолчали. Я стояла, крепко вцепившись руками в портьеру, и едва дышала.

Няня вошла и подозрительным взглядом окинула пришедших.

— Ну, чего там? — спросила она недружелюбно.

— Здравствуйте, нянюшка, — очень вежливо сказал Шаров.

— Здравствуйте. Чего надо-то? На что вам Владимир Дмитриевич понадобился?

— Видите ли, нянюшка, мы предупредить его пришли. Очень он хороший барин…

— Ну, так что же? Говори толком, — сказала няня сурово.

— Мы знаем, — Владимир Дмитриевич всегда за порядок. А нынче большевики такого непорядку на улицах наделали, разбойники!

— Ох, уж и не говорите, — голос няни сразу смягчился. — А вы… из каких же будете?

— А мы, нянюшка, с Владимиром Дмитриевичем заодно. Мы этих самых большевиков живо… извините, нянюшка, за это выражение, — под зад коленкой! Будут знать!

Няня добродушно улыбнулась.

— Дай бог, дай бог! Совсем народ с ума посходил, прости, господи!

— Верно, нянюшка, сказали, — засмеялся и Шаров. — Ну, мы-то их взгреем живо! Будут знать, как к Зимнему дворцу лазить! Так вот мы насчет этого и пришли к Владимиру Дмитриевичу, чтоб он…

Няня не дала ему договорить.

— А он туда и пошел! — сказала она радостно. — В Зимний дворец и пошел! Там уж, там! Большевиков окаянных гнать, за царя грудью становиться. Там Володенька наш, там!

«Нет! Нет! Неправда», — хотела я крикнуть, хотела выскочить из своей засады, но какое-то оцепенение — оцепенение ужаса охватило меня. Я стояла, точно скованная параличом, с судорожно сжатым горлом, и не могла ни шевельнуться, ни крикнуть…