Незабвенная - [19]
Ода тяжким грузом лежала у него на совести. Он не написал еще ни строчки, а томительный, напоенный ароматами день не располагал к трудам. К тому же в душе его тихо и настойчиво звучал другой голос, напоминавший ему о задаче, куда более трудной, чем погребение Фрэнка Хинзли. Деннис оставил машину у калитки и спустился с холма по усыпанной гравием дорожке. Могилы, обозначенные лишь небольшими бронзовыми дощечками, многие из которых уже совсем позеленели, были едва различимы в зеленой траве. Струйки воды играли там и сям, вырываясь из спрятанной в траве системы труб и образуя сверкающую пелену дождя, над которой, скрытое брызгами по пояс, поднималось скопище бронзовых и мраморных статуй, аллегорических, детски наивных или эротических. Здесь бородатый маг пытал будущее в темных глубинах какого-то предмета, похожего на футбольный мяч из гипса. Там малыш прижимал к своей каменной грудке мраморного Мики Мауса. За поворотом дорожки открылась опутанная ленточками нагая Андромеда, пристально разглядывавшая свою отполированную руку, на которой пристроилась мраморная бабочка. Поэтический инстинкт Денниса был здесь все время настороже, точно гончая, идущая по следу. В «Шелестящем доле» крылось нечто, что было нужно ему и что он один мог отыскать в нем.
Деннис вышел в конце концов на берег озера, изобиловавшего лилиями и водяной птицей. Объявление гласило: «Продаются билеты на Озерный остров Иннисфри», и три юные парочки ждали у грубо сколоченной пристани. Деннис купил билет.
— Только один? — спросила его кассирша в окошечке. У молодых людей, окутанных почти осязаемым облаком юной любви, вид был такой же отсутствующий, как и у него самого. И потому Деннис стоял, не замечаемый никем, пока небольшой дизельный паром, бесшумно отчаливший от противоположного берега, не подошел к их причалу. Они поднялись на борт, и, когда недолгая переправа закончилась, парочки скользнули под сень сада. Деннис в нерешительности стоял на берегу.
Перевозчик спросил:
— Ждешь кого-нибудь, друг?
— Нет, никого.
— Что-то после обеда ни одной девицы не появлялось. Уж я бы заметил, коли пришла какая. Тут в большинстве парами ходят. А то бывает, парень ей здесь назначит свидание, а девица и не придет. Это сплошь да рядом. Так что по мне лучше уж сперва девицу добыть, а потом билеты покупать.
— Да нет, — сказал Деннис. — Я просто пришел написать поэму. Как тут, подходящее место?
— Не знаю, друг. Никогда не писал поэмы. Но вообще-то они тут все устроили по-поэтическому. Сам остров тоже по какому-то стиху называется[7]. Тут у них ульи. Раньше и пчелы были, но только они все время гуляющих жалили, так что теперь уж тут все механическое, по науке, и задница не покусана, и поэзии дополна.
Оно, конечно, место тут поэтическое, чтоб зарыли. По тыще монет за могилу берут. Самое что ни на есть распоэтическое место во всем чертовом парке. Его еще на моей памяти строили. Они думали, тут у них ирландцы будут своих хоронить, а потом оказалось, что ирландцы, они и без того поэтические и такие деньги не хотят платить, чтоб их зарыли. К тому же у них свое дешевое кладбище есть, католическое, в ихней части города. Так что у нас тут все больше евреи из хорошего общества. Им уединение нравится. А потом вода, она тут, видишь, всякое зверье отгоняет. От зверья этого на кладбищах спасу нет: доктор Кенуорти тут как-то отколол про это на Годичном собрании. Большинство, говорит, кладбищ служит сортиром для собак и мотелем для кошек. Ничего сказал, а? Доктор Кенуорти, он на Годичном в грязь лицом не ударит, уж будьте покойны.
У нас-то на острове насчет собак и кошек все спокойно. Вот от девиц спасу нет, девицы сюда с парнями просто в огромном количестве обжиматься приходят. Я так думаю, им это уединение не меньше, чем кошкам, нравится.
Несколько юных пар вышли из рощицы и остановились, ожидая, когда их пригласят на паром, — зачарованные Франчески и Паоло, выходящие из своей преисподней в пылающем ореоле любви. Одна девушка выдувала изо рта пузыри жевательной резинки, точно верблюд, жующий жвачку, но широко раскрытые глаза ее были нежными от недавно пережитого наслаждения.
По контрасту с размахом окружающего парка Озерный остров казался маленьким и уютным. Сплошная ограда кустарников скрывала от глаз его берега. Подстриженные дерновые тропки, петлявшие между купами деревьев, а по временам выводившие к уединенным могилам на прогалинах, сходились у главной поляны, где было посажено девять рядов фасоли (которая благодаря какой-то рациональной системе пересадки круглый год цвела алыми цветами), стояли шалаш из прутьев и несколько плетеных ульев. Здесь жужжание пчел напоминало скорее гул динамо-машины, зато во всех остальных уголках острова оно было и мерным, и баюкающим, вряд ли отличимым от жужжания настоящих пчел.
Могилы, расположенные близ пасеки, были самыми дорогими, хотя внешне ничем не отличались от всех остальных могил парка; на простых бронзовых дощечках среди густой травы были увековечены самые звучные имена коммерческого мира Лос-Анджелеса. Деннис заглянул было в шалаш, но тут же выскочил, извиняясь перед его временными обитателями, которых он потревожил. Потом он заглянул в ульи и увидел в глубине каждого из них светящийся глазок, свидетельствующий о том, что звуковое устройство работает исправно.
В романной трилогии «Офицеры и джентльмены» («Меч почета», 1952–1961) английский писатель Ивлин Во, известный своей склонностью выносить убийственно-ироничные приговоры не только отдельным персонажам, но и целым сословиям, обращает беспощадный сатирический взгляд на красу и гордость Британии – ее армию. Прослеживая судьбу лейтенанта, а впоследствии капитана Гая Краучбека, проходящего службу в Королевском корпусе алебардщиков в годы Второй мировой войны, автор развенчивает державный миф о военных – «строителях империи».
Роман «Мерзкая плоть» — одна из самых сильных сатирических книг 30-х годов. Перед читателем проносится причудливая вереница ярко размалеванных масок, кружащихся в шутовском хороводе на карнавале торжествующей «мерзкой плоти». В этом «хороводе» участвуют крупные магнаты и мелкие репортеры, автогонщики, провинциальный священник и многие-многие другие.
Ироническая фантасмагория, сравнимая с произведениями Гоголя и Салтыкова-Щедрина, но на чисто британском материале.Что вытворяет Ивлин Во в этом небольшом романе со штампами «колониальной прозы», прозы антивоенной и прозы «сельской» — описать невозможно, для этого цитировать бы пришлось всю книгу.Итак, произошла маленькая и смешная в общем-то ошибка: скромного корреспондента провинциальной газетки отправили вместо его однофамильца в некую охваченную войной африканскую страну освещать боевые действия.
Творчество классика английской литературы XX столетия Ивлина Во (1903-1966) хорошо известно в России. «Возвращение в Брайдсхед» (1945) — один из лучших романов писателя, знакомый читателям и по блестящей телевизионной экранизации.
ВО (WAUGH), Ивлин (1903-1966).Видный английский прозаик, один из крупнейших сатириков Великобритании. Родился в Лондоне, учился в Оксфордском университете и после недолгой карьеры учителя полностью переключился на литературную деятельность. В романе «Любовь среди руин» [Love Among the Ruins] (1953), главной мишенью сатирика становится фрустрация упорядоченного прозябания в «государстве всеобщего благоденствия».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Золотые двадцатые. Лондон, только что опомнившийся от ужасов войны и разрухи, одержим страстью к развлечениям. Мораль? Ее больше нет! Этика? Она устарела! Религия? Просто смешно. Молодые прожигатели жизни соревнуются в показном цинизме и легкомыслии со своими подругами. А мельчайший намек на искренность, верность или любовь считается в их кругу в лучшем случае чудачеством, а в худшем — настоящим преступлением...
«Золотая молодежь», словно сошедшая со страниц Вудхауса, – легкомысленная, не приспособленная к жизни и удивительно наивная, – на пороге Второй мировой. Поначалу им кажется, что война – это просто очередное приключение. Новая форма, офицерский чин, теплое место при штабе. А сражения – они… где-то далеко. Но потом война становится реальностью. И каждый ее встретит по-своему: кто-то – на передовой, а кто-то – в пригородах, с энтузиазмом разрушая местные красоты и сражаясь с воображаемым врагом…
Чисто английский психологический, с сатирическими интонациями, роман Ивлина Во – о духовном кризисе, переживаемом известным писателем. В поисках новых стимулов к творчеству герой романа совершает поездку на Цейлон…
Видный британский прозаик Ивлин Во (1903–1966) точен и органичен в описании жизни английской аристократии. Во время учебы в Оксфорде будущий писатель сблизился с золотой молодежью, и эти впечатления легли в основу многих его книг. В центре романа «Пригоршня праха» — разлад между супругами Тони и Брендой, но эта, казалось бы, заурядная житейская ситуация под пером мастера приобретает общечеловеческое и трагедийное звучание.