Незабвенная - [14]

— Право же, мистер Шульц, это будет весьма полезно для меня, — сказал Деннис, желая хоть как-то оправдать свое дезертирство. — Я подробно знакомлюсь с методами их работы, набираюсь самых разнообразных идей, которые мы сможем использовать у себя.

— Зачем вам новые идеи? — удивился мистер Шульц. — Поменьше платить за топливо, поменьше платить сотрудникам, побольше работать — вот и все новые идеи, которые мне требуются. Вы только посмотрите, Барлоу, мы с вами одни обслуживаем все побережье. От Сан-Франциско до самой мексиканской границы нет ни одного заведения нашего типа. И разве мы требуем, чтобы за похороны своих любимых зверюшек люди платили по пять тысяч долларов? А многие ли платят пятьсот? От силы два клиента в месяц. И что нам говорит большинство клиентов? «Сожгите его подешевле, мистер Шульц, лишь бы он не попал в руки городских властей, а то сраму не оберешься». Или закажут могилку и какой-нибудь надгробный камень, все за пятьдесят долларов, включая услуги по доставке. С самой войны никакого спроса на шикарные похороны, мистер Барлоу. Люди притворяются, что они любят своих животных, разговаривают с ними, как будто это их собственные дети, а потом является какой-нибудь гражданин в новой машине, дальше целые реки слез, и вот вам: «Скажите, мистер Шульц, это действительно нужен камень, чтобы все было прилично?»

— Мистер Шульц, вы просто завидуете «Шелестящему долу».

— А почему бы и нет, когда я вижу, как люди тратят такие деньги на всяких родственников, которых они ненавидели всю жизнь, а зверюшек, которые их любили и были им верны, и никогда не задавали никаких вопросов, и ни на что не жаловались — в роскоши или в бедности, в радости или в горе, — зверюшек они торопятся зарыть, как будто это просто какая-нибудь скотина? Возьмите отпуск на три дня, мистер Барлоу, но только не воображайте, что вам их оплатят за то, что вы откопаете там Бог знает какую идею.

Со следователем все обошлось гладко. Деннис дал показания; фургон «Шелестящего дола» увез останки; сэр Эмброуз сумел ублажить газетчиков. Он же с помощью других видных представителей английской колонии составил Ритуал Службы. Литургия в Голливуде скорее дело Режиссуры, чем Церкви. И каждый из членов крикетного клуба потребовал себе роль.

— Нужно будет прочитать отрывок из его «Сочинений», — сказал сэр Эмброуз. — Не знаю даже, найдется ли у меня сейчас что-нибудь. Такие вещи пропадают при переездах совершенно загадочным образом. Вы ведь литературный малый, Барлоу. Вы, конечно, сможете отыскать подходящий отрывок. Что-нибудь такое, что передавало бы самую сущность этого человека — его любовь к природе, к честной игре, ну, сами знаете.

— А Фрэнк любил природу и честную игру?

— Ну, вероятно, должен был любить. Видный деятель литературы и все такое; отмечен королевскими наградами.

— Не помню, чтобы мне попадались в доме его сочинения.

— Найдите что-нибудь, Барлоу. Какое-нибудь небольшое высказывание. Ну, сочините, наконец, сами, если нужно: вы ведь, наверно, знаете его стиль. И вообще подумайте, вы же поэт все-таки. Не кажется ли вам, что сейчас самое время написать что-нибудь о старине Фрэнке? Что-нибудь такое, что я смог бы прочесть над его могилой. В конце концов, черт возьми, вы должны это сделать ради него — да и ради нас тоже. Не так это трудно. Берем же мы на себя всю грязную работу.

Вот именно, «грязную работу», думал Деннис, наблюдая, как члены крикетного клуба составляют список приглашенных. По этому вопросу мнения разошлись. Часть была за то, чтобы приглашены были немногие, и только англичане; большинство, возглавляемое сэром Эмброузом, хотело включить в список всех боссов кинопромышленности. Незачем «держать марку», объяснил сэр Эмброуз, если не перед кем ее держать, кроме бедняги Фрэнка. Кто возьмет верх в этом споре, сомневаться не приходилось. Вся тяжелая артиллерия была на стороне сэра Эмброуза. И пригласительные билеты были напечатаны в большом количестве.

Деннис тем временем пытался напасть хоть на какой-нибудь след «Сочинений» сэра Фрэнсиса. Книг у них в доме было совсем немного, да и те по большей части принадлежали Деннису. Сэр Фрэнсис перестал писать задолго до того, как Деннис научился читать. И Деннис не мог помнить этих очаровательных изданий, вышедших в свет еще в ту пору, когда он лежал в колыбели, книжек в цветастых картонных переплетах с бумажными наклейками, зачастую с маленьким неразборчивым автографом Ловата Фрэзера на титульном листе — всех этих плодов поверхностного, но живого ума: биографий, путевых дневников, критических заметок, стихов, драм — одним словом, того, что называют изящной словесностью. Наибольшие претензии на бессмертие заявляла книга «Свободный человек приветствует рассвет», наполовину биографическая, на четверть политическая, на четверть мистическая, — сочинение, которое кратчайшим путем дошло до сердца каждого подписчика Бутса в начале двадцатых годов и принесло сэру Фрэнсису дворянское звание. Книга «Свободный человек приветствует рассвет» давным-давно не переиздавалась, все ее изящные фразы вышли из моды и были забыты.