Нейтронный Алхимик. Конфликт - [5]

— А где же?

— Мы отвезем их к Мортонриджскому перешейку и сдадим другим живущим.

— Да ты шутишь.

Нелепое заявление — он уже ощутил в ее мыслях железное упорство.

— Только не говори, что хочешь проторчать в Экснолле всю вечность.

— Нет. Но первые пару недель согласился бы.

— Путешествовать — значит копить впечатления. Я тебя не заставляю, Мойо, можешь остаться здесь и учиться играть в крикет.

— Сдаюсь. — Он со смехом расцеловал ее. — Пешком они не пройдут, слишком далеко. Нам потребуется какой-то транспорт. Так что я обойду город, гляну, что нам оставила Эклунд.

Уже в восьмой раз Сиринкс подходила к старинному домику Вин Цит Чона на берегу озера. Иногда они беседовали наедине, порой к ним присоединялись психотерапевты, Афина, Сайнон и Рубен. Но сегодня они опять были только вдвоем.

Вин Цит Чон, как всегда, сидел на веранде в своей инвалидной коляске, набросив на колени клетчатый плед.

— Добро пожаловать, милая Сиринкс. Как поживаешь?

Она слегка поклонилась на восточный манер — привычка, приобретенная ею после второго сеанса.

— Сегодня утром с ног сняли медпакеты. Едва могу ходить — такая кожа нежная.

— Надеюсь, ты не винишь в этом незначительном неудобстве врачей?

— Нет, — она вздохнула. — Они просто сотворили чудеса. Я им благодарна. А боль — она скоро пройдет.

Вин Цит Чон слабо улыбнулся.

— Именно такой ответ тебе и следовало дать. Будь я подозрительным стариком…

— Извините. Но я действительно воспринимаю физическое неудобство как преходящее.

— Весьма удачно. Последние цепи сброшены.

— Да.

— И ты вновь можешь летать среди звезд. А что, если ты снова попадешь к ним в лапы?

Девушка вздрогнула, строго покосившись на старика.

— Мне кажется, я еще недостаточно выздоровела, чтобы раздумывать об этом.

— Конечно.

— Ладно. Если хотите знать, я теперь вряд ли с такой охотой стану покидать жилой тороид «Энона». По крайней мере до тех пор, пока во Вселенной остаются одержимые. В моем положении это так плохо? Я подвела вас?

— Ответь сама.

— Я до сих пор вижу их в кошмарах.

— Знаю. Хотя и реже — мы считаем, что это признак прогресса. Какие еще симптомы сохраняются?

— Я снова хочу летать, но… мне трудно заставить себя решиться на это. Похоже, что меня пугает неопределенность. Я могу столкнуться с ними вновь.

— Неопределенность или неизвестность?

— Как вы любите копаться в мелочах.

— Ублажи старика.

— Неопределенность, безусловно. Неизвестное меня всегда притягивало. Я так любила исследовать новые миры, находить новые чудеса…

— Прости, Сиринкс, но ты никогда этого не делала.

— Что? — Она повернулась к нему, отпустив поручни, на которые опиралась, только чтобы увидеть на лице старика все то же раздражающе спокойное выражение. — Мы с «Эноном» не один год этим и занимались.

— Вы не один год изображали туристов. Вы восхищались тем, что открыли другие, что они построили, как они жили. Это поведение туриста, а не первооткрывателя, Сиринкс. «Энон» никогда не залетал в систему, не нанесенную на карту. Твоя нога ни разу не ступала на планету первой. Ты всегда действовала наверняка, Сиринкс. И даже это тебя не спасло.

— От чего?

— От неизвестности.

Она присела в плетеное кресло.

— Вы так обо мне думаете?

— Да. Не надо стыдиться, Сиринкс, — у всех нас есть слабости. Свои я знаю, и их больше, чем ты была бы готова поверить.

— Как скажете.

— Ты, как всегда, упряма. Я еще не решил, слабость это или сила.

— Зависит от обстоятельств, наверное, — она выдавила лукавую улыбку.

Старик согласно кивнул.

— Как скажешь. В этих обстоятельствах, соответственно, следует считать твое упрямство слабостью.

— Вам кажется, что я должна была отдать им и себя, и «Энон»?

— Нет, конечно. И мы встретились, чтобы определить будущее, а не переигрывать прошлое.

— Так вы считаете, что мой предполагаемый страх остается проблемой?

— Он сдерживает тебя, а это плохо. Твой разум не должны сдерживать преграды, даже поставленные себе самой. Я бы предпочел, чтобы вы с «Эноном» смотрели в будущее с уверенностью.

— Как так? Я-то думала, что уже почти исцелилась. Вместе с психотерапевтами я пережила заново все пытки и несчастья, мы разобрали при помощи логики все черные призраки прошлого. А теперь вы утверждаете, что в моей психике таится глубоко укоренившийся порок. Если я не готова сейчас, то уже никогда не буду готова!

— К чему?

— Не знаю. Делать свое дело, наверное. Защитить эденизм от одержимых — все, что сейчас делают другие космоястребы. Я знаю, «Энон» хочет помогать им.

— Сейчас ты была бы не лучшим капитаном, если бы тебе пришлось принять в этой борьбе активную роль. Страх неизвестности всегда будет удерживать твою руку.

— Об одержимых я знаю все, уж поверьте.

— Да? Тогда что ты станешь делать, присоединившись к ним?

— Присоединиться? Никогда!

— Ты собираешься избежать смерти? Было бы интересно выслушать твои соображения на сей счет.

— Ох. — Щеки ее покраснели.

— Смерть — это величайшая неизвестность. И теперь, когда мы знаем о ней больше, мера нашего незнания лишь увеличилась.

— Как? Как она может увеличиться, когда мы узнаем больше?

— Латон называл смерть великим путешествием. Что он хотел сказать? Киинты утверждают, что столкнулись с этим знанием и примирились с ним. Как? Они не могут понимать реальность намного глубже, чем это делаем мы. Эденисты переносят свои воспоминания в нейронные слои по смерти тела. Переходит ли вместе с ними и душа? Разве тебя не тревожат эти вопросы? Меня пугает, что для нашего бытия такую важность приобрели вдруг столь абстрактные, философские вопросы.