Нейлоновая шубка - [35]
Он мужественно заплатил деньги. Ликуя, он принес нейлоновое диво домой. Викторина Аркадьевна сдержанно поблагодарила мужа. Шубка появилась слишком поздно. Она только затрудняла разрыв. Викторине Аркадьевне не терпелось уже покинуть старика. Ей мерещилась «Дама из чужой Галактики». Лошатникову тоже все больше нравилась его идея, высказанная в минуту любовного озарения. «Может получиться грандиозный номер, — думал он. Космос — это вещь!»
Впрочем, так думал не только Лошатников. Халтурщики всех родов литературного оружия, повизгивая от нетерпения, устремились вслед за ракетами в межзвездное пространство. В космосе оказался корм. Космический планктон. Они с жадностью накинулись на него.
Благодаря их литературным усилиям неизмеримые просторы Вселенной сузились до размеров прогулочного пятачка в периферийном парке. Величественная проблема завоевания космоса была сведена к привычным любовным пустячкам. Об этом писались рассказы, эстрадные монологи, слагались песни, стихи, частушки и куплеты. Луна, вздыхая, ждет ухажеров. Марс влюблен в Венеру. Земля ревнует к Луне. Космическая ракета кокетничает с астероидом. От поэтов и эстрадных прозаиков не отставали и рисовальщики карикатур. Прорыв человеческого гения в космос рассматривался с точки зрения автобусного пассажира. Тем было до черта! Космический поезд опаздывает. В межпланетном корабле не уступили место старушке. Кондуктор межгалактического экспресса недодал сдачу.
Куплетисты пускали в неведомое огненные стрелы своей сатиры. В созвездии Ориона пассажир не может купить кваса. На Водолее живут докладчики. В созвездии Рака не подают к пиву раков, а у Близнецов не сдашь детей в детский сад.
Лошатникову страстно хотелось включиться в пляску халтурщиков со своей «Дамой из чужой Галактики».
Викторина Аркадьевна форсировала события. Произошло тяжелое объяснение со старым иллюзионистом. Она ушла от Сольди, оставив ему обручальное кольцо, фотографию и нейлоновую шубку.
Сознание собственного благородства позволило ей легко пережить разрыв.
Старик был подавлен. Он едва шевелился под обломками семейного очага. Несколько дней он не выползал из своей комнаты. Он не брился, питался галетами и плакал по ночам.
На свет божий его извлек администратор. Он повез Сольди на шефский концерт. Старик с превеликим трудом показывал свои фокусы. Он ронял на пол волшебные предметы, путал, запихал живую утку не в тот ящик и долго не мог ее найти. Руки у него дрожали. Он шевелил губами, продолжая на сцене начатый еще в комнате диалог с самим собой.
Ведущий концерт после рассказывал:
— А старик Сольди того… Просится в утиль!
Сольди не включили в очередное гастрольное турне. Ему намекнули, что настало время всерьез подумать о пенсии. Старый иллюзионист с непонятным спокойствием выслушал свой приговор. Он не стал спорить. Он ушел не проронив ни слова, будто разговор шел не о нем.
По дороге домой он купил три круга копченой колбасы, четвертку чая, буханку обдирного хлеба и галет. Он надолго заперся в своей комнате. По целым дням он валялся на тахте, худой, заросший жесткой седой щетиной, похожий на больного донкихота. Шевелил губами, неслышно произносил все тот же монолог:
— Ну что ей со мной! Ничего ей со мной. Старый я. Старый я дятел. Молодая она. Что ей со мной! Она жить хочет. Ничего ей со мной. Подарки не покупал. Что ей со мной… — так до бесконечности.
Через неделю он поднялся. От галет и сырокопченой колбасы у иллюзиониста начался жестокий колит. Старик нехотя пошел в аптеку.
Был солнечный день. Лето хозяйничало в городе. В сквере шумела густая листва, цвели рослые флоксы, гладиолусы выставили зеленую стражу и крупные краснодарские розы источали неправдоподобные ароматы. На «пенсион-стрит», как шутливо называли большую магистраль сквера, старички сражались в шашки, поставив доски на принесенные из дома чемоданчики, какие носят балерины. Молодые мамаши млели у обтекаемых колясок. Дети играли в астронавтов. По улицам сплошным потоком катилась по-летнему яркая, многоголосая толпа.
Москва походила на большой корабль, поднявший в праздник флаги расцвечивания.
Старик постоял в сквере. Солнце заключило его в свои объятия. Ему захотелось жить. Не заходя в аптеку, он вернулся домой. Сбрил недельную бороду, надел «бабочку», серый, в талию, пиджак и пошел в горэстраду.
Глава двадцать первая
Руководящий центр эстрадного искусства помещался в старом купеческом доме с мощными стенами в три кирпича. За такими стенами, вероятно, хорошо отсиживаться в осаде, выжидая, пока у неприятеля начнут дохнуть от голода кавалерийские кони.
Комнаты в доме были маленькие с глухими окнами-бойницами. В узкие двери едва мог протиснуться боком один человек. В темных коридорах пахло смутным временем. В таких коридорах не хотелось встречаться даже с эстрадными премьершами. Хотелось бить поклоны, плести заговоры или стоять, затаившись в нише, с метровым кинжалом в руках. На скупо освещенных стенах висели таблички:
РАЗГОВОРНЫЙ ЦЕХ
В ГАЛОШАХ НЕ ВХОДИТЬ
СЕКТОР ОФОРМЛЕНИЯ РАЗОВЫХ КОНЦЕРТОВ
На доске объявлений была приколота написанная от руки бумажка:
