Невысказанное - [34]

Было бы неплохо денечек побыть убийственно красивой, подумала Кэми, но затем сказала себе, что учитывая, как все с ней обычно происходит (без ее в этом вины), она, возможно, начнет войну, как Елена Троянская. Быть красивой значило бы слишком много склок.

— Значит, Робу Линбёрну ты нравилась, — сказала Кэми, — И все девочки бегали за ним, а все мальчики — за близняшками. Так Линберны те еще блондинистые штучки? Как-то это не пугающе.

— Неважно, кто бегал за близняшками. Лилиана никогда ничто не волновало, а Розалинду никогда не волновал никто, кроме Роба.

— Мужа ее сестры! — завопила Кэми.

— Ну, тогда он им не был, — снисходительно сказала мама.

— Мама Джареда была влюблена в отца Эша?

Мама подняла бровь. — Это было небольшим сюрпризом, когда Роб женился на Лилиане, особенно для Розалинды. Мы все думали, что это было причиной ее отъезда с тем американцем: ужаленная гордость, разбитое сердце. Если у кого-то из Линбёрнов и было сердце. Я надеялась, что мальчики поведут себя так, как обычно ведут себя Линбёрны: будут держаться подальше от нормальных людей. Что ты сможешь держаться от них подальше.

— Мама! — воскликнула Кэми. — Ты не знаешь ни Джареда, ни Эша.

— Ты единственная, кто не знает, — сказала мама. — Ты не знаешь, каково это быть в руках Линбёрнов.

— Они — не монстры!

— Монстры, — прошептала ее мама.

Кэми обошла стол, чтобы приблизиться к матери. — Мам, — спросила она, — что Линбёрны заставили тебя сделать?

— Не говори отцу, — прошептала она.

Внезапно на кухне вспыхнул верхний свет.

— Печеньки! — завизжал Томо и пронесся по кухне.

Создалось ощущение, словно не свет, а мир изменился. Их яркая, обыкновенная кухня резко контрастировала с секретами темноты.

— Не пытайся съесть пять штук за раз, Томо…вспомни тот раз, когда ты недооценил лимонное безе, — сказала мама, расслабившись, и взъерошила шелковистые черные волосы Томо.

Томо был маминым любимчиком. Он еще был малышом, и его легче было осчастливить. Кэми полагала, что он придавал маме уверенности, как матери: благодаря ему, она всегда улыбалась. Она и сейчас улыбалась, правда слабо, когда протянула руку и похлопала Кэми по руке.

— Пожалуйста, просто держись подальше от него, — сказала она и Кэми поняла, что Джаред был именно тем Линбёрном, которого ее мама боялась больше всех.

— Кем бы он ни был, я соглашусь с твоей мамой, — сказал папа, входя на кухню. — Держись от него подальше. Держись от них всех подальше, пока не достигнешь возраста для замужества. Когда дорастешь до милых и взрослых пятидесяти четырех, джентльменам здесь будут рады.

Тен выскользнул из-за него, и пробрался к коробке с выпечкой, откуда вежливо стащил единственное брауни, прямо из-под носа Томо.

— Камилла, Генри, Томас, вы — прожорливые монстры, — сказал папа, — ни крошечки отцу не оставили? Вот оно, вы — не мои дети. Вы — просто несчастные, лысые мартышки, которых я выиграл в покер у циркачей.

Тен отступил со своим призом и снова прислонился к отцовской ноге. Он разломил брауни пополам и, молча, предложил половинку папе.

— Что ж, — признал папа. — Полагаю, что хотя бы ты — мой ребенок.

Тен улыбнулся своей редкой, маминой улыбкой, а затем спрятал ее за папиной рубашкой. У Тена были мамины бронзовые волосы, коричневые с проблеском золотого, и мамины серые глаза на худом лице. Он последовал за отцом, когда тот переместился к тумбе, словно печальная луна в очках, двигающаяся по орбите своего солнца.

Папа взял обеими руками лицо мамы и притянул на пару дюймов, что поцеловать. — Клэр, — сказал он.

— Джон, — сказала мама, — прекрати называть наших детей именами, отличными от их собственных.

Папа отпустил маму и усмехнулся. — Это не их имена? Я бы мог поклясться, что они их.

Именно мама настояла на прославлении японского наследия своих детей. Кэми была уверена, что мама почерпнула имена Кэми, Тенри и Томо из книг, потому что папа и Собо всегда вели себя так, словно все это было немного глупо.

— Позволь рассказать мне о том, как я провел день, Клэр моего сердца, — сказал папа. — Во-первых, заказчик Галлахеров решил, что они хотят сменить логотип. Твой рыцарь, неустанно сражающийся ради тебя с графическим дизайном, не пришел в уныние, а затем, еще даже до перерыва на чай…

Мама улыбнулась. Кэми не знала, было ли воспоминание последней прошептанной в темноте фразы "Не говори отцу" причиной тому, что Кэми стало интересно, насколько хорошо мама знала Роба Линберна.

Тен топтался на месте, и папа привлек его к себе, положив руку на плечо. Папа больше любил Тена, потому что Тену нужен был кто-то, любящий его больше.

Кэми стояла с другого конца кухонной тумбы и смотрела на свою семью, в которой, как она думала, никто и никогда не будет хранить секретов друг от друга, на своих родителей, стоящих каждый со своим любимым ребенком, и чувствовала себя немного уныло.

"Ты — моя любимица", — сказал ей Джаред.

Кэми выглянула из окна своей теплой кухни и притворилась, что сквозь лес, сверху на холме, она может различить огни Дома Ауример.

"Да", — ответила она ему второй раз за день, — "Я знаю".

* * *

В Ауримере по ночам было так холодно, что Джаред постоянно ожидал, когда же он выйдет в один из коридоров и обнаружит, что тот превратился в один из продуваемых тоннелей, какими становились зимой улицы Сан-Франциско.