Невыразимый эфир - [7]

— Ну, вот, самое сложное позади. Здесь нас никто не будет искать.

— Ну и запах! Меня сейчас стошнит, — сказала девушка, зажимая нос через повязку.

— Пятьдесят тысяч человек приносят тебе свои нижайшие извинения. Очистные каналы проходят под оградой и выходят наружу. По ним мы и выберемся. Ловко придумано, правда?

— Далеко еще идти?

— Мы будем на поверхности через три четверти часа.

— И окажемся в зоне…

— В ее предбаннике.

— А потом куда?

— Двинемся прочь от стен ограды. Пройдем несколько километров.

— В глубь зоны.

— Да. А там я тебя покину.

— Разве вы не пойдете со мной?

— Я довожу тебя до границы зоны, и на этом всё, дальше я не иду. Ты хотела зону — ты ее получишь. Я выполнил работу, на которую ты меня подрядила. Есть возражения?

— Но я не буду знать, куда идти! Я ничего не знаю об этих местах. Я вас прошу, помогите мне. Я доплачу, если надо.

— Очень жаль, но у нас был другой договор. К тому же, меня не интересуют любовные свидания. Если хочешь, можешь потом пожаловаться в отдел по защите прав потребителей: вдруг они выплатят тебе компенсацию? Еще вопросы есть?

— Нет, — ответила девушка, явно обескураженная его грубостью. Отвернувшись, она смотрела на город — вернее, на ту часть города, что еще была видна отсюда.

— Ты жалеешь?

— Нет.

— А кажется, что да.

— Мне немного страшно.

— Поверь мне, зона не имеет ничего общего с городом. В городе, даже если день ото дня он раздражает тебя все больше, ты знаешь, чего ждать, на чем остановить взгляд и к чему приложить руки. Там же — всего следует опасаться. Эта земля насквозь чужая, ты даже вообразить себе не можешь. Ты увидишь невозможные вещи и невероятных существ. Я не знаю, какая наука могла бы объяснить зону и ее чудеса. Любое рациональное толкование порождает тысячу новых вопросов, и стоит кому-то поверить, что ему открылась часть истины, пусть даже самая малая, как на него снова обрушивается лавина загадок. Ты проклянешь того, кого так любишь сейчас, потому что он заставил тебя прийти, и наоборот, ты полюбишь то, что ненавидела до сих пор. Единственное правило, которое действует в зоне — все наоборот.

— И вы не боитесь?

— Я — другое дело. Я понял, что от нее ничего не следует ждать. Я понял, что надо соблюдать ее законы и ничего не просить у нее. Мне достаточно того факта, что она позволяет мне прикоснуться к ее магии. Этим я отличаюсь от всех моих пассажиров. Они надеялись открыть здесь истину, которая возвысит их над другими. Это ошибка. Не надо ничего ждать от зоны. Это зона, это она нас ждет. Не она для нас, а мы для нее. Ей выбирать. Ну, а теперь пошли. Время идет, а мне еще многое надо успеть.

Паромщику пришлось дважды щелкнуть пальцами, чтобы заставить девушку наконец оторвать взгляд от городских огней. Снаружи робко разгорался рассвет. Движением головы он велел ей идти за ним след в след. Она подчинилась. Туннель был достаточно высоким, чтобы беглецы могли двигаться в полный рост. Паромщик зажег карманный фонарик цилиндрической формы в корпусе из потертого пластика, который он извлек из недр своей куртки. По мере их продвижения зловоние в коридорах переставало быть столь невыносимым и дышать становилось легче. Откуда-то проникал слабый ветерок. Сводчатые стены покрывала липкая зеленая плесень. Паромщик предупредил девушку, что дотрагиваться до этой субстанции нельзя: она очень жгучая, и что не стоит пугаться огромных крыс, которые время от времени пробегали в темноте. На каждой развилке лучом карманного фонарика он показывал, куда идти. Паромщик не колебался ни секунды. Он знал по памяти все повороты этого лабиринта: сначала налево, потом направо, затем по этой лестнице или по этому скользкому спуску. Для его спутницы каждый камень, каждый переход, каждая неровность зеленоватых стен непоправимо походили на предыдущие. Невозможно было найти хоть какое-то различие. Свежий ветер, дующий непонятно откуда, заставлял ее поеживаться от холода. Паромщик заметил, что девушка совсем замерзла в этих подземельях, но данное обстоятельство не вызывало в нем никакого сочувствия. Он продолжал идти вперед, не заботясь, поспевает ли она за ним, словно ему самому крайне необходимо было добраться до цели. Казалось, его подстегивает лихорадочное нетерпение. Луч фонаря с каждой минутой становился все бледнее. Внезапно, когда путники в очередной раз свернули за угол, в лицо им ударил яркий свет: они достигли выхода из коллектора. Здесь было теплее; все вокруг купалось в лучах нового дня, и глаз, ослепленный долгим пребыванием под землей, ничего не видел, кроме этого света. Паромщик вздрогнул, когда его нога наконец ступила на рыхлую почву. Быстрым движением, так, что даже девушка не могла его заметить, он провел рукой по кустику мягкой травы, росшей у входа. Свет от фонарика стал едва различимым. Нить накаливания чуть заметно горела оранжевым огнем. Паромщик спрятал фонарь в складках своей наплечной сумки.

— Я ничего не вижу. Я как будто ослепла, — сказала девушка.

— Таков удел человека — преодолевать свою слепоту.

— Ужасное чувство.

— Все нормально. Закрой лицо руками. В этот час солнечные лучи особенно яростные. Нужно время, чтобы к ним привыкнуть. В городе иногда день разгорается только после полудня. Здесь же ты сможешь в полной мере насладиться солнцем. Ты увидишь всю красоту закатов и неземное сияние рассветов. А теперь, не отнимая рук, приоткрой глаза и раздвинь пальцы. Вот так. Все хорошо.