Невыдуманные приключения Свена Хедина - [82]

Чичерин с пониманием отнесся к прогерманскому настрою Хедина.

— Я полностью понимаю вашу позицию, она совершенно естественна, принимая во внимание исторические связи Швеции и Германии, — сказал Чичерин.

Хедину показалось, что Чичерин и сам симпатизирует немцам.[31]

У Хедина были опасения, что большевики ограничат свободу его передвижений по Москве, но Чичерин его заверил:

— Вы вольны видеть все, что захотите. Я сожалею лишь о том, что вы будете здесь так недолго.

Хедин был очарован встречей с Чичериным, его манерами, интеллектом, совершенным отсутствием большевистской риторики. Они беседовали по-немецки. Бывший царский дипломат, Чичерин говорил на всех основных европейских языках плюс эстонский.

Хедин прожил в Москве почти неделю. Его обласкало советское руководство и обхаживали академические круги. Он прочитал доклады в Академии наук, русском Географическом обществе и в Обществе востоковедов.

— В прошлом Швеция не могла испытывать какой-либо симпатии в отношении России из-за агрессивной царской политики. Политика Советской России создает надежную основу для дружеских связей русского и шведского народов, — сказал Хедин в интервью РОСТА, которое было незамедлительно напечатано в шведских газетах.

Хедин уезжал из Москвы 15 декабря вместе с Альбертом Энгстрёмом. Через три дня интервью у него брали уже шведские журналисты. Хедин рассказал о своей встрече с Генри Фордом и выразил надежду на то, что возможное избрание его президентом пойдет на пользу как Америке, так и Европе. Свен очень высоко оценил уровень американской науки, но на вопрос о сухом законе ответил, что это чистейшей воды лицемерие. Он подчеркнул свою симпатию к Китаю, пояснив при этом: «Ненависть в отношении иностранцев в Китае просто невероятная, и китайцы правы: христиане грабят Китай и прибирают его к рукам».

Стокгольм, 19 декабря 1923 года

Девятнадцатого декабря 1923 года в половине одиннадцатого финский корабль «Хебе» подходил к Шеппсбрун. На пристани толпились журналисты и фотографы. На палубе первого класса стояли Энгстрём в настоящей русской меховой ушанке и Хедин в черной персидской каракулевой шапке. Справа от Хедина стояла еще одна знаменитость — директор банка Улоф Ашберг, по прозвищу Красный банкир.

Таможенники осмотрели багаж Хедина, взяли пошлину — банку русской икры, и Свен сошел на берег к семье, друзьям и журналистам. Высказывания Хедина в Москве вызывали у всех любопытство и вопросы.

Что случилось со старым русофобом и сторонником сильной Швеции Хедином? Что он имел в виду? Неужели он полностью изменил свое мнение? Хедин стал большевиком? Газетчики жаждали интервью. Свен старательно избегал разговоров о политике, но охотно и даже с энтузиазмом говорил о своих впечатлениях от Советской России.

«Россия — страна, устремленная в будущее, с большими возможностями, намного большими, чем у Америки», — сказал он в интервью «Вестманландской краевой газете».

Корреспонденту «Афтонбладет» Хедин рассказал о том, что Россия сейчас намного более свободная страна, нежели в царское время: «Когда вы раньше ехали в Сибирском экспрессе, то повсюду были жандармы, а если вы что-то записывали или фотографировали, то тут же оказывались под подозрением как шпион. В этот раз ничего подобного не было».

«Свен Хедин сегодня настолько же заядлый русофил, насколько в прошлом — русофоб», — констатировал корреспондент газеты «Арбетарен» («Рабочий») после встречи с Хедином и отметил, что «к радости Ленина, доктор Хедин стал его поклонником».

Панегирик Хедина новой России вызвал моментальную реакцию: буржуазная пресса, которая обыкновенно стояла за него горой, встретила его высказывания со скепсисом. Так, «Новое ежедневное обозрение» писало о рекламе русского туризма с безвкусными преувеличениями, но одновременно выражало понимание поведения Хедина в отношениях с властями новой России. «Париж стоит мессы, а даровые казачьи эскорты и караваны верблюдов для исследователя Азии, безусловно, значат очень много», — комментировало «Новое ежедневное обозрение».

«Эстерсунд-постен» в редакционной статье несколько иронически замечала: «Еще со времен Екатерины и Потемкина власть имущие в России были хорошими режиссерами, особенно в тех случаях, когда надо было пустить пыль в глаза иностранцам». «Гётеборг постен» указывала на то, что никогда еще не была настолько уверена в политической слепоте Хедина. Левая пресса вовсю веселилась по поводу всего этого.

Не замедлила «поддержать» Свена и Милле Линдстрём: «Я не понимаю, как ты счел возможным такое сказать и сделать. Ничто теперь тебе не поможет. Сколько бы ты книг ни написал и сколько бы докладов ни сделал — это непоправимо. Как человек политики ты мертв. Ты не вернешь доверия. В глазах большинства ты стал большевистским агентом. Ты выстрелил в спину своим друзьям, которым ты стольким обязан. Никто, кроме тебя, не добился такого положения в науке и одновременно в политике. Но ты испугался, что тебя забудут, ты опять захотел шумихи. Советы задурили тебе голову лестью…»

Хедин считал своих критиков идиотами, извращающими его слова и не понимающими его мотивов. В связи с «потемкинскими деревнями», которыми большевики якобы зашорили ему глаза, Свен напомнил, что семнадцать раз был в России, бегло говорит по-русски и сам планировал свои передвижения.