Невыдуманные истории - [10]

…Когда от ближайшего острова к Лобанову подплыла лодка, то рыбак недоуменно развел руками: это ли не чудо? Он собирался доставить на берег тело погибшего человека, а летчик сам плыл ему навстречу и посиневшими от холода, сведенными судорогой губами пытался улыбнуться: «Да, брат, на этот раз повезло…»

За мужество, проявленное при спасении военного самолета и жизни командира, Евгений Лобанов был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

Это был первый орден мужественного летчика и спортсмена. Но свои самые дорогие награды — Золотую Звезду Героя Советского Союза и орден Ленина — Евгений Лобанов не увидел. 24-летний воспитанник спортивной семьи московского автозавода направил свой горящий самолет на зенитную батарею гитлеровцев в Севастополе. Он погиб, но имя его живо и сегодня — оно живо в делах тружеников полей села Лобанова в Крыму, оно живо в шуме улиц, носящих его имя в Москве и Севастополе, оно живо и сверкает на груди парохода, плывущего по Каме. Он погиб, «чтобы воплотиться в пароходы, строчки и другие долгие дела…»

Лидия Бородина САМАЯ ОСТРОУМНАЯ

«Уральская молния», «Королева льда», «Русское чудо» — какими только титулами не награждали Лидию Скобликову после ее феноменальных побед на Белых олимпиадах в Скво-Велли и Инсбруке! А после поединков с журналистами на пресс-конференциях Лиде присвоили еще один почетный титул — «самой остроумной чемпионки». Кстати, ее слова никогда не расходятся с делом.

…Скво-Велли, 1960 год. Только что Лиде вручили вторую золотую олимпийскую медаль. Ее останавливает американский журналист:

— Вы замужем?

— Пока нет, но собираюсь!

— Сколько американских юношей предлагали вам руку и сердце?

— Представьте себе, ни один! Но это, наверное, потому, что с момента получения медали прошло только полчаса, и я еще не видела никого, кроме представителей прессы.

Сразу же по возвращении из Америки Лида вышла замуж.

…Инсбрук, 1964 год. Как только Лида завоевала четвертую золотую медаль (из четырех возможных!), корреспонденты обрушили на нее град вопросов. Был среди них и такой:

— Сколько у вас детей?

— Пока ни одного.

— А вот у Сони Хэнд, олимпийской чемпионки по фигурному катанию в 1928, 1932 и 1936 годах, уже двое, — напомнил кто-то.

— О, когда я буду в ее возрасте, — парировала Лида, — уверяю вас, у меня будут уже внуки!

Не прошло и года после Инсбрукской олимпиады, как у Лиды родился сын.

Елена Осипова ОПОЗДАНИЕ

Эту историю рассказала мне Татьяна Александровна Толмачева — заслуженный тренер страны и мой первый тренер…

— Погода была замечательной, и я могла спокойно погулять по улицам города Гармиш-Партенкирхена, где в 1960 году проводился очередной европейский чемпионат фигуристов. Вместе со мной отправилась и моя ученица Таня Немцова, выступавшая в этот день с произвольной программой. До начала соревнований оставалось еще часа два. Мы шли не торопясь, разглядывая довольно шумный многоликий поток людей, который к вечеру обычно заполняет центральные улицы западных городов. Вскоре это зрелище прискучило нам, и я сказала Тане, что лучше прийти на каток пораньше и хорошенько размяться перед выходом на лед.

Подходя к катку, мы увидели, что толпа болельщиков, которая обычно собиралась у входа за час-два до начала, поредела. Из репродукторов звучала не джазовая музыка, обычно передаваемая перед началом соревнований, а строгая классическая мелодия.

— Началось!.. Опоздали!..

Кто перенес начало соревнований, выяснять мы не стали, потому что на льду уже была фигуристка, вслед за которой должна была выйти Таня. Руки у нас дрожали. И ноги тоже. Что делать? Нельзя ведь за какие-нибудь четыре минуты переодеться и хоть чуть-чуть разогреть мышцы. Что же делать?

Мы бросились в раздевалку. Вслед нам гремели аккорды. Под последний из них мы уже были у ледяного поля. Таня держала ботинки с коньками в руках. Я на ходу поправляла ей прическу и приглаживала платье. Судьи — как быстро они выстроились — показывали свои оценки, а нам еще надо было зашнуровать ботинки.

— Татьяна Немцова… — слышим голос диктора.

Татьяна Немцова к выходу на лед не готова. Она безбожно опаздывает. Она не может выступать. Ей не хватает трех или четырех минут, чтобы зашнуровать ботинки. И никто не может ей помочь.

Мы обе стараемся не поднимать голову, чтобы никто не увидел набегающие слезы. Чтобы никто не заметил выражения отчаяния на лице. И вдруг чувствуем, что произошла какая-то перемена. Диктор не повторяет фамилии Немцовой и не вызывает следующего участника. И не звучит очередная четырехминутная мелодия произвольной программы.

Мы поднимаем головы и видим, что несколько рабочих катка, взяв в руки свои широченные лопаты, начинают счищать снежную шелуху с ледяного поля. Зачем они это делают? Ведь поле же почти чистое?

Но потом мы замечаем, как они смотрят в нашу сторону, как улыбаются слегка — одними глазами, — и понимаем, что они вышли на лед только для того, чтобы оттянуть время, чтобы дать возможность Тане собраться. И мы сами начинаем улыбаться, и Таня уже не опускает голову, и пальцы ее безошибочно шнуруют ботинки.

Она успела еще немножко покружиться в углу катка. Успокоить дыхание, настроиться на выступление.